Мёртвая барыня - Анатолий Алексеевич Гусев

Мёртвая барыня пришла как всегда под утро.

— Никита, Никита, что же ты натворил, — барыня горестно качала мёртвой головой, — За что же ты меня убил, касатик? И не пожалел.

— Так, матушка, ты вдовая, — оправдывался во сне Никита, — деток тебе Господь не дал, а мне уж больно деньги понадобились для моих деток.

— Ох, Никита, креста на тебе нет и совести, — грозила жёлтым пальцем барыня, — попросил бы Христа ради, не отказала бы.

— Бес попутал, матушка.

— Не похоронил ты меня по-людски, в болото бросил.

— Да как бы я тебя похоронил по-людски то? Я за тебя и свечку ставлю и молюсь за упокой души невинно убиенной. Не приходила бы ты больше, матушка.

Барыня слабо улыбнулась мёртвыми губами и исчезла.

Никита проснулся в холодном поту, перекрестился и бросился на колени перед образами. Он неистово молился и казалось ему, что за спиной стоит мёртвая барыня, улыбается горестно и укоризненно качает головой.

Много лет назад помещик Шелихов у своего крепостного крестьянина Никиты Аникеева сына Колесникова младшего сыночка Ванечку забрал к себе на Москву в услужение. Ванечка у француза, что у Шелихова жил, поварскому делу учился, хорошо выучился, добрый из него повар получился, барин им перед гостями хвастался. Ванечка всю европейскую кухню знал: и французскую, и итальянскую, и немецкую и, конечно, русскую. И жениться барин позволил. Взял Ваня в жёны Глафиру — экономку у господ Шелиховых.

А Никита остался бобылём век свой доживать, жена у него давно умерла. Соседка, слава Богу, приходила, печь топила, еду готовила. Не бесплатно, конечно, продукты, а иногда и копеечку Никита ей давал. Сам он колёса для телег делал, знатные колёса делал, этим и жил, да ещё сельчане давали ему Христа ради еду, кто что мог.

Жил и радовался за детей. А что? Иван в поле не пашет, рожь не сеет, от урожая не зависит, всегда при еде, обут, одет, напоен, накормлен. Да пришла беда: пропал у барина серебряный столовый сервиз, очень дорогой. Почему он подумал, что это его экономка с поваром обворовали — Бог весть. Да только барин сказал, что или пусть сервиз вернут, или на каторгу под Оренбург пойдут. Согласен барин чтобы и деньгами вернули если сервиз тати уже продали. Да где же такие деньги взять? Никита думал, маялся: детей-то жалко. А где-то на второй день, как он узнал о беде, выход и подвернулся.

Каждую осень оставалась у Никиты ночевать вдова помещика Азарьева. Возила она оброк, собранный со своих крепостных в Дворянский Заёмный банк, вкладывала деньги под пять процентов годовых. И всегда оставалась у Никиты, опасно по ночам ездить, разбойнички шалили под Москвой.

Барыня была бедная, сама возком правила. Оно и понятно не так много у неё крепостных, не разгуляешься.

В тот день барыня задержалась в Москве и вечером опять приехала к Никите. Деньги она положила в банк, а проценты сняла, деньги ей зачем-то понадобились. И Никите об этом сказала и деньги показала, правда ассигнациями, но именно почти та сумма, которую требовал от Ванечки помещик Шелихов.

Всю ночь ворочался Никита на печи. И убивать невинную душу грех, но ведь и деньги давать в рост тоже грех, пусть даже и банку, не по-божески это. А Ванечку с Глашенькой угонят на каторгу в этот Оренбург проклятый? И не знай, где он и находиться. А деточки их? Они-то как? А барыня всё равно старая, высохла вся, ей поди лет пятьдесят уже, помирать пора, а она деньги в рост даёт, грешит. А тут как мученица пред Господом и предстанет, а он ей грехи спишет.

Под утро решился Никита на убийство. Наложил подушку барыни на лицо, она тихо умерла, смирно, так, дёрнулась пару раз и затихла навеки.

Завернул Никита тело барыни в рогожу и положил в возок. Тишина стояла жуткая, большая луна светила мёртвым светом, листья застыли на ветвях, не шелестели. Дорога к поместью Азарьевых пролегала возле болота, вот он туда труп барыни и кинул, а лошадь хлестнул вожжами, что бы быстрей прочь шла. Где-то в чаще леса филин ухнул и листья осины, что стояла между болотом и дорогой дрожали без ветра. Никита перекрестился три раза и пошёл домой.

Когда соседка пришла стряпать, он уж на печи лежал.

— А барыня куда делась?

— Ещё до света уехала, торопилась куда-то.

Соседка молча загремела горшками, а Никита решил немедленно ехать в Москву, деньги, полученные убийством, руки жгли.

А Иван, как оказалась, уже не жил в особняке Шелихова. Он с семьёй перебрался в дом к рязанскому дворянину Зарецкому. Зарецкий отдал Шелихову за сервиз и Ванечку с семьёй выкупил. Да вот только у этого рязанского дворянина поместья-то не было, совсем, воинской службой жил. Да пришлось ему в отставку выйти по ранению, а жить-то как-то надо. И придумал Зарецкий покупать подростков мужского полу, обучать их поварскому делу, а затем продавать. Покупал он их по два-три рубля, а продавал по сто. Конечно поить, кормить, одевать приходилось, но дело всё равно выгодное. Под него он и сманил Ивана Никитина сына Колесникова от господ Шелиховых. И историю с сервизом придумал тоже он, не так уж Шелихов был и не прав, когда Ванечку подозревал в краже сервиза.

— Что же ты мне об этом не сказал, Ваня, — упрекнул отец сына.

— Откуда же я знал, тятя, что вы деньги добывать удумаете?

Деньги Иван у отца забрал, деньги пригодились, из крепости с семьёй выкупился, дом у него теперь свой в Москве на Воронцовом Поле. И с Зарецким они хорошо развернулись, не только поваров готовят, но и экономок, и горничных, и мажордомов.

А к Никите с тех пор стала являться барыня. Во сне он её видел, а днём она всегда за его спиной стояла. Бывало днём резко обернётся увидит мельком её платье, перекрестится, молитву прочитает, а пройдёт мал срок, и барыня опять за спину встанет. Мучила его барыня: то из-за печки появиться, то с полатей глянет, то в сенях чем-то загремит.

Мучился так Никита года три, а потом попу в грехе покаялся. Наложил на него их сельский священник храма Николая Чудотворца епитимью, сидел Никита на хлебе и воде, часами на коленях перед иконами простаивал, даже на горохе, бесполезно: барыня всё одно за спиной стояла и по