Абортированный - Римъ Эдельштейн

Тяжёлый сон, что рухнул на неё, как тонна песка, начал постепенно рассеиваться. Она пока что не сильно понимала, что её разбудило… Стояла почти полная тишина, практически пропорциональная серой темноте, обволакивающей спальню. Вдалеке — за стенами её относительно уютной квартиры — сигналил автомобиль. Водитель там бил по клаксону отчаянно: видимо, в предрассветной тьме не мог справиться со своим транспортом перед оледеневшим пешеходным переходом…

Тупая боль никуда не делась. Она словно поселилась внизу живота и не собиралась вовсе уходить. Как и гнетущая пустота. Эта пустота стала слишком уж выразительной… Как будто раньше женщина здесь жила не одна, но теперь в её комнатах, кроме гуляющего сквозняка, больше никого нет.

Оксана выглянула из-под покрывала, под которым сон и настиг её минувшим вечером. Взгляд её почти привык к темноте, да и ночь за окном — большим спаленным окном с крепким подоконником — чрезвычайно посерела. Скоро солнышко начнёт путь по небосводу.

У неё, разумеется, на работе был взят больничный, поэтому никуда спешить ей с утра сегодня не стоило. Как только её отпустили из больницы — блёклой, пропахшей хлоркой, Оксана принялась отлёживаться дома.

Она свернулась калачиком под своим укрытием и закрыла глаза. Но сон ей ни в какую не шёл… В голову лез один ненавистный мужик — такой самоуверенный, красивый. С копной чёрных волос, зачёсанных назад. Его лёгкая улыбка, время от времени появляющаяся на гладковыбритом лице, запала Оксане в сердце, как, собственно, и его мускулатура.

Кто же мог знать, что он окажется женат. Только после бурных ночей и двух полосок на очередном тесте выяснилось, что Мистер Красавчик окольцован.

Ненависть подступила ей к горлу, такая едкая, что смогла съесть всю симпатию, которая у Оксаны зародилась к нему. Она была холеричной особой, крайне импульсивной… И, конечно, ненависть к её бывшему мужчине перекинулась и на вещи, которые он ей подарил. Например, телефон она швырнула о стену, и рассыпались восемьдесят тысяч рублей мелкими осколками. Футболку, оставленную ей во время одного из вечеров, она изрезала ножницами на лоскуты. И только после этого отправила в мусорный пакет.

Когда выяснилось, что она беременна, всё уже было предрешено…

Сон снова принялся окутывать её. И боль будто даже стала утихать. Перед глазами её встало усталое лицо врача — морщинистого, седовласого дяденьки. Мужиком она назвать его не могла, а мужчиной… Мужчиной был Мистер Красавчик.

Оксана почувствовала, что начинается проваливаться в кровать, засыпать, но тут опять раздался какой-то высокий, пронзительный звук. Она вздрогнула и открыла глаза. Сердце билось довольно громко, а боль в животе пульсировала.

Темнота в комнате стала как будто осязаемой, ещё гуще. И она видела окно с правой стороны от своей кровати, а с левой темнел проход в коридор. Отсюда он выглядел чёрным прямоугольником.

Детский плач раздался снова, отчего Оксана аккуратно села на кровати. Длинные волосы её сразу же спали на лицо, но она и не подумала их откинуть. Испуг вонзился ей куда-то между рёбер холодной сталью.

Конечно, плач доносился из коридора.

Оксана приложила холодную, как лёд, ладонь ко лбу и опять закрыла глаза.

«Мне это мерещится», — подумалось Оксане, и она мотнула головой, как человек, получивший удар по темени.

Но жалобный плач повторился и даже стал усиливаться.

— Что за чертовщина, — произнесла Оксана и решила слезть с кровати.

Она спустила свои белые и гладкие ноги на холодный пол. Он показался ей вообще ледяным. Медленно встав и одёрнув свою тёмную шёлковую сорочку, превозмогая ноющие ощущения, она неспешно пошла к чернеющему коридору, из которого доносился жалобный плач.

Оксана вытянула перед собой руки, как незрячая, чтобы не сбить что-нибудь, чтобы вообще не удариться о стену. В этой темноте всё казалось неестественным, жутким. Левая рука её нащупала выключатель. После щелчка в спальне вспыхнул свет.

Плач затих, и Оксана только слышала собственное хриплое дыхание. Коридор же почернел ещё сильнее, и теперь ей предстояло шагнуть в эту черноту, чтобы пошарить руками по правой стене и найти ещё один выключатель.

Она обернулась к кровати, будто решая, вернуться ей или же посмотреть…

«Что посмотреть?! — тут же спохватилась Оксана, и где-то в глубине у неё даже закипела злость. — Это всего лишь нервное переутомление. Галлюцинации. Без этого — никуда».

Женщина резким ударом выключила свет, и стала двигаться назад — кровать её выделялась серым пятном.

Плач, разумеется, возобновился. Ребёнок плакал, ревел, выл, словно где-то застрял и теперь силился докричаться хоть до кого-нибудь, позвать на помощь.

Жуткий и липкий испуг стал заползать Оксане куда-то под кожу, и она даже забыла про боль внутри. И про пустоту.

«Я схожу с ума», — подумала она.

Плачущий ребёнок и не думал униматься, потому ей всё же пришлось повторить свою попытку. Она снова отправилась в путешествие и зажгла свет. Но в этот раз плач не прекратился: ребёнок орал, надуваясь изо всех сил, и перед её воображением уже появилось маленькое заплаканное личико, искривлённое, беззащитное.

Оксана выругалась про себя и шагнула в коридор, нащупывая выключатель и здесь. К её счастью, ей удалось это довольно легко, и коридор тоже залил свет. Он вёл в прихожую, слева ответвляясь на кухню, а справа — на ванную и туалет. Плач звучал из ванной, причём, так мощно, как будто дверь туда была открыта.

Оксана включила свет и в ванной, но открывать дверь не спешила. Просто ухватилась за ручку и стояла, как вкопанная. Плач никак не утихал, распаляясь всё сильнее. У неё заболела голова, и страх начал уступать место ярости.

Она рывком распахнула дверь, как будто шериф, знающий, что за ней затаились карманные воришки, которых он искал полгода.

С левой стороны стояла пустующая ванна, закрытая розовой занавесью, а справа — унитаз. Кафельный пол блестел чистотой. Стиральная машинка притаилась в углу.

Плач, конечно, утих, но Оксана продолжала стоять посреди ванной комнаты и прислушиваться. Жуткая тишина сдавливала её виски едва ли не сильнее, чем крики этого малыша.

Ей показалось, что кто-то стоит в коридоре. Какое-то чудовище, которое готово заскочить за ней следом и вырвать потроха. Которое только и ждёт, что она обернётся.

— Это всё… Нервное переутомление, — повторила она вслух, и её собственный голос показался ей чужим. Ей физически требовалось сказать хоть что-то, чтобы ощутить себя, собственное присутствие в квартире.

Она резко оглянулась на коридор: конечно, там никого не было. Расслабление накатило