Татьяна Рябинина
Чертова погремушка
— Знаешь, что бы я сделал в первую очередь, если б разбогател? — спросил Костя, пододвигая кресло поближе к обогревателю.
— Уехал бы жить в теплые края, — буркнула я, кутаясь в плед.
Брат посмотрел на меня озадаченно.
— Ты мыслишь масштабнее, — вынужден был признать он. — Я думал об автономной системе отопления.
— Плебей! — я презрительно фыркнула.
Наверно, в другое время между нами непременно началась бы тонкая и язвительная пикировка, но в квартире было так холодно, что сарказм замерзал на пути от мозга к языку. Декабрь в этом году выдался лютый, а тут еще во дворе прорвало теплотрассу, по ночам термометр, висящий на кухне, показывал всего десять градусов. Может быть, живи мы в обычной малогабаритной квартирке, она и согревалась бы от дыхания обитателей, но нашу огромную «сталинку» с потолками в три с лишним метра не спасал даже мощный обогреватель. Оставалось только напяливать на себя сто одежек, забираться под пледы и пить обжигающий чай. Кстати, как раз в этот момент чайник на кухне издал пронзительный визг.
— Ты! — одновременно сказали мы с Костей, глядя друг на друга гипнотизирующими взглядами.
Победила, как обычно, я. Мы с Костей близнецы, но поскольку я родилась на двадцать минут раньше, всегда считалась старшей, и брат мне обычно подчинялся. Ворча себе под нос что-то нелестное в мой адрес, он отправился на кухню, повозился там несколько минут и прикатил сервировочный столик с чайником, чашками и всем остальным, необходимым для обстоятельного чаепития.
— Может, помечтаем? — спросил Костя, наливая себе вторую чашку. — Надоело уже в телепузер пялиться, все одно и то же.
— О чем? О том, как разбогатеть?
— Лучше как в детстве.
— О волшебной палочке? — поморщилась я. — Извини, но меня это уже давно не увлекает. Я бы лучше помечтала об удачном замужестве. Или о хорошей работе. Чтобы ближе к реальности.
— Ну зачем обязательно о волшебной палочке? Помнишь, мы говорили: вот было бы здорово летать, как Ариэль. Или читать мысли других людей. Или…
— Знать и уметь все на свете. Помню, конечно. И тебе до сих пор этого хочется?
— Ну… — Костя смущенно уткнулся в чашку. — Бывает иногда. Например, когда ты дуешься на меня неделю подряд и говоришь, что вовсе не обижаешься. Или когда девушка говорит, что я ей нравлюсь, но ей нужно проверить свои чувства, прежде чем ложиться со мной в постель. Интересно, что вы думаете при этом на самом деле?
— Неужели тебе действительно хочется это знать? — усмехнулась я. — Поверь, не стоит. Многие знания умножают печаль. Скорее всего, девушка думает, как бы подинамить тебя подольше, поесть-попить-потанцевать за твой счет, вытянуть из тебя всяких подарков, а потом удалить твой номер телефона и забанить в соцсетях. А я просто жду, когда у тебя заговорит совесть и ты, наконец, внесешь в казну свою долю общих расходов.
Как часто потом я вспоминала этот наш разговор. Бывают в жизни такие моменты, которые словно предупреждают о том, что произойдет потом. Только вот понимаем мы это гораздо позже, когда все уже случилось и изменить ничего нельзя. И если бы мне пришло в голову написать книгу о последующих событиях, кардинально перевернувших нашу жизнь, наверно, я использовала бы сцену чаепития в холодной квартире в качестве пролога.
Дневник
Месяца через два я вернулась с работы позже обычного и слегка навеселе. Один из сотрудников нашей компании отмечал день рождения, а у другого родился сын. Виновники торжеств скооперировались и накрыли стол. Впрочем, особого веселья почему-то не получилось. Говорили все больше на скучные темы — о политической ситуации, росте цен и очередной задержке зарплаты. Мне стало скучно, и я сбежала.
Костя обнаружился на кухне в компании блондинки глуповатого вида. Он поил ее моим колумбийским кофе, да еще из моей же чашки, чего я просто не могла вынести. Кроме того принятый три года назад мораторий на привод в нашу квартиру лиц противоположного пола никто не отменял. Тогда я вернулась домой после развода, а Костя выгнал свою гражданскую жену Полину, и мы (скорее, все-таки я, но это неважно) постановили: квартира — наша privacy, а все романы — за периметром. Нет, в гости — всегда пожалуйста, но эта парочка явно только что вылезла из постели.
Наверно, выражение моего лица было довольно красноречивым, потому что Костя, даже не познакомив меня со своей Дульсинеей, не слишком нежно потащил ее к выходу. Возможно, надеялся, что за то время, пока он будет провожать ее до метро, я остыну, но просчитался. Разглядывая свою чашку, оскверненную бледно-розовыми мазками помады (и почему, интересно глупые блондинки так любят этот противный цвет?), к возвращению братца я дошла как раз до точки кипения. Мы с ним принадлежим к той категории близнецов, которые хоть и любят друг друга, но яростно ссорятся по поводу и без. И в тот момент я готова была обрушить на него самый настоящий девятый вал, но намерению моему, как пишут в романах, не суждено было осуществиться.
Не успела я открыть рот, как зазвонил городской телефон. Посчитав это спасительным даром судьбы, Костя с готовностью схватил трубку.
— Слушаю вас! — сказал он с идиотской приветливостью и состроил невидимому собеседнику сладкую улыбку.
Но как только невидимый собеседник начал излагать ему свою информацию, улыбка с Костиного лица стремительно сбежала. Он нахмурился и крепко сжал кулак свободной от трубки руки.
— Да, мы выезжаем.
Положив трубку, Костя хмуро посмотрел на меня.
— В общем, Ленка, давай пока разборки отложим. Одевайся, едем в больницу. Дядя Паша под машину попал. Говорят, до утра вряд ли доживет. Хочет нас непременно увидеть.
Всхлипывая и вытирая кулаком слезы, я оделась, как солдат по тревоге. На улице мы поймали такси и уже через двадцать минут входили в вестибюль Елизаветинской больницы.
Свирепого вида медсестра в несвежем халате ни в какую не хотела нас пускать, долго звонила куда-то и наконец сдалась.
— На второй этаж и в конец коридора, — буркнула она, повесив трубку, и снова схватилась за вязание. — Только там врач сейчас. Будете ждать.
Мы поднялись на второй этаж, нашли нужную палату и сели на жесткую банкетку рядом с дверью. Разговаривать не хотелось. Поверить в то, что дядя Паша может умереть, никак не получалось.
Наши с Костей родители погибли в автокатастрофе, когда нам исполнилось по десять лет. Мы остались с бабушкой Ниной, маминой мамой. Кроме нее и маминого старшего брата дяди Паши родственников у нас больше не было.