Обложка – картина Рене Магритт.
«Боже, помоги мне смириться с тем, что я не в силах уразуметь. Боже, помоги мне уразуметь то, с чем я не в силах смириться. Упаси меня, Боже, перепутать одно с другим». Старинная испанская молитва.
Ася не верила в сверхъестественное. Малышкой она со скептицизмом взрослого слушала сказки, до которых была охоча её единственная и горячо любимая бабка Агафья. Смеялась над наивным ожиданием сверстников подарков от доброго Деда Мороза. Повзрослев, с иронией относилась к байкам чудаков про инопланетный разум и рьяно доказывала, что уж после смерти нет никакой загробной жизни, о которой вещали церковнослужители и некоторые деятели лженаук с фанатично – безумным взором. Ася поэтому профессию медика и выбрала себе, там жизнь и смерть совсем рядом, уж ближе некуда.
В детстве бабушка окрестила Асю в маленькой церковке недалеко от деревни, где они проводили лето. Старуха сделала это тайком от родителей и внучке наказала не проболтаться. В то время отец Аси занимал высокий пост в райкоме партии и посягательств на безупречную репутацию не терпел, а в гневе зять был страшен. Ася хоть и была крещённой, но в церковь не ходила, молитв не знала и толком даже перекреститься правильно не умела. Частенько она ссорилась с бабушкой, когда та заводила разговоры, что Господь всё знает и воздаёт каждому по делам его и мыслям. В хосписе, где Ася работала, она каждый день видела такие страшные страдания и муки людей, что не могла понять, какой же грех надо совершить, чтобы так прогневить Бога.
Асе исполнилось тридцать, но создать семью всё не удавалось. Небольшого роста, стройная брюнетка, не красавица и не дурнушка, только вот взгляд неожиданно светло серых глаз тяжёлый, словно видящий собеседника насквозь.
Бабушка постоянно причитала: «Ох, Аська, ты так смотришь, что к тебе на бешеной козе не подъедешь. Сроду мужика не найдёшь!»
Как ни странно, с этим ей помогла младшая сестрёнка. Ася никогда не одобряла лёгкости, с которой современная молодёжь знакомится в сети или по эсэмэс. Как узнаешь, что за человек на той стороне связи, может, маньяк или психопат? Но Аришка не спросила у сестры разрешения и отправила с её телефона сообщение на сайт знакомств. Первым ей написал Павел. Ася сама не понимала, почему согласилась на встречу, и как произошло то, над чем иронизировала, читая романы: она влюбилась с первого взгляда.
Они решили обойтись без свадебного торжества, тихо расписались и поехали на десять дней в Египет. Ася была очарована мужем и соглашалась с ним во всём. Павел признался, что он пятидесятник, и она с воодушевлением приняла предложение сходить в их церковь. Там её встретили с таким радушием, любовью и заботой, что на Асю накатила эйфория. Её принципы готовы были рухнуть. Она увлеклась чтением библии, молилась вместе с любимым по утрам, ездила на службы каждое воскресенье. Даже написала экзальтированное стихотворение, полное благодарных и возвышенных слов обретённому Богу.
Бабушка и родители, бывшие некогда рьяными атеистами, били во все колокола и кричали, что он затягивает Асю в секту. Она злилась и, под страхом прервать все отношения с родственниками, запретила разговоры на эту тему. Слабенькое подобие зарождавшейся веры исчезло в миг, когда Ася пришла с суточного дежурства домой раньше обычного времени и включила компьютер. Муж забыл выйти с сайта знакомств свингеров[1], и его личная переписка шокировала Асю. Она почувствовала себя вывалянной в нечистотах. Тот, кого она любила и кому безоглядно доверяла, оказался ничтожным, похотливым самцом. А слова о праведности, грехе и покаянии были пустышкой, лицемерием и игрой. Ася собрала вещи и уехала к родителям. Она не объяснила им причины размолвки, в душе зная, что простит Павла, но чистого, незамутнённого единения больше не будет никогда.
Через год родился Тимка. Бабушка сразу начала упрашивать Асю окрестить правнука, но она ни в какую не соглашалась, чем чрезвычайно расстраивала старуху. Отсидев положенное время с ребёнком дома, она вновь вернулась на прежнее место работы в хоспис. Ася дежурила сутки через трое, что её вполне устраивало. И однажды произошло нечто, перевернувшее все её устои и принципы.
Та смена выдалась суетной и нервной. Она раскладывала суточную дозу лекарств для каждого подопечного её посту, как почувствовала слабый запах плавившегося пластика. С каждой минутой вонь становилась сильнее. Персонал забегал по зданию, пытаясь найти источник возгорания. Вскоре, режа слух, завизжала сигнализация. Больные забеспокоились и начали впадать в панику. Наряд пожарных после включения сирены приехал моментально, но, несмотря на это, причину задымления найти удалось нелегко. При хосписе была своя часовня, и оказалось, что батюшка по просьбе родственников тем утром приходил отпевать усопшего больного. После ритуала, угольки из кадила отец Иннокентий, пожилой уже и слабовидящий, прикопал в зимнем саду в кадке с искусственным, но здорово похожим на живой цветок, фикусом. Потом на нервной почве одна очень впечатлительная пациентка устроила бурную истерику с разбрасыванием предметов, подворачивавшихся ей под руку, а вредный старикан из третьего бокса измарал не только постель, но и стены в палате.
К вечеру Ася чувствовала себя настолько измотанной, словно на ней кирпичи возили. Она с облегчением вздохнула, когда включилось ночное освещение и больные угомонились после суматошного дня. Сидя на посту перед светившимися мониторами, она сама не заметила, как уснула. Ася вынырнула из дрёмы от какого-то неясного звука, похожего на тихий скрип двери. В коридоре было пусто. Скользнув глазами по экранам, Ася вздрогнула и замерла. В одной из палат, возле кровати милейшей старушки, которую все ласково звали по отчеству – Фроловна, стояла мужская фигура. Человек повернулся спиной к камере, и Ася смогла разглядеть только коротко остриженный затылок, и что посетитель был одет в спортивный костюм.
«Совсем сдурел Петр Фомич, уже по ночам пропускает. Неужели так деньги нужны, что местом рискует? Узнает кто, настучит начальству в два счёта», – раздражённо подумала Ася, быстро встала и направилась к палате.
Приоткрыв дверь, она заглянула в помещение. Комната подсвечивалось рассеянным светом единственной лампы под матовым плафоном, расположенной на уровне колен от пола. И там никого не было, кроме спокойно спавшей старухи.
