M. J. Rose
SEDUCTION
© M. J. Rose. This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency
© Казанцева Н., перевод на русский язык, 2013
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015
* * *
Кристоферу Гортнеру, который помог мне почувствовать душу этого романа.
И Лиз Берри, показавшей мне его сердце.
Некоторые мысли – молитвы сами по себе.
И в каком бы положении ни находилось тело, душа в эти мгновения стоит на коленях.
Виктор Гюго
30 октября 1855 года.
Джерси, Нормандские острова, Великобритания
Каждая история начинается с холодка предвкушения. Цель так желанна, так ясна; нам сияет путеводная звезда, и мы стремимся вперед, не ведая страха. Не всегда понимая, что главное – путь, который нам суждено одолеть. И только одолевая его, мы обретаем себя.
Эта удивительная история началась у моря. Его звуки и запахи были знаками препинания, а колебания стихии – глаголами. Я пишу, а волны гневно бьются о скалы, и когда вода отступает, камень как будто плачет. Словно природа старается выразить то, что у меня на сердце. То, что мне не по силам высказать вслух; то, что я могу доверить лишь бумаге, только здесь, в этом сокровенном месте, только для тебя, Фантин…
Эта история о заблудившемся человеке. Утратившем не только родину, но и рассудок. Я рассказываю о случившемся честно и правдиво. Согласишься ли ты с такой оценкой – не знаю. Однако мой долг тебе велик, Фантин; и наименьшее, что в моих силах, – попробовать объясниться, рассказать, что и почему я делал.
Эта история началась на юге Франции в первых числах сентября тысяча восемьсот сорок третьего года. Судьбою положено, чтобы пролог этой пьесы состоялся на фоне моря.
Я поехал отдохнуть от забот и развеяться в компании любовницы – ты знаешь ее под именем Джульетты Д. Мы были в пути уже три недели, когда добрались до острова Олерон. Стояла изнуряющая жара, воздух застыл от зноя. Ни ветерка, ни прохлады.
– Будто грешники в преисподней, – заметил я, когда мы добрались до гостиницы. О, знать бы тогда, насколько вещей окажется моя фраза…
Везде, где мы проезжали, разговоры велись только об удушающей жаре – а еще о странном поветрии, уже унесшем жизни множества детей. Даже моя любимая бухта – и та не дарила облегчения. Ни освежающего морского бриза, ни птичьих трелей. Я бродил вдоль солончаков, стараясь ступать по выброшенным на берег водорослям, а не по мокрой грязи. Вокруг было пусто; только вдали перекликались каторжники.
Первый раз в жизни я не обрел подле моря радости и покоя. Казалось, в душе поселилась смерть. Как будто не остров возвышался над гладью воды – но гроб. И не луна светила с небес – а факел могильщика.
Обеспокоенные загадочной лихорадкой, желая избежать тягостной атмосферы этого места, мы решили изменить планы и отбыть завтра же с утра.
На следующий день угрюмые матросы на судне только и говорили, что об утопленниках: за последнее время в окрестностях произошло несколько таких случаев.
– Смерть преследует нас, – сказал я Джульетте.
Мы прибыли в Рошфор, на материк – усталые, подавленные, страдающие от жажды. Несколько мучительных часов ожидания кареты до Ла-Рошели. Хотелось провести их в тени, и мы отправились на городскую площадь, поискать тихое место. В кафе было прохладно и малолюдно. Мы сели и заказали пиво.
На столе лежали газеты; Джульетта рассматривала карикатуры, а я взялся изучать политические новости.
И тут мимо витрины прошла коренастая женщина, прошла и отвлекла меня от рассуждений господина редактора. С нею был ребенок, маленькая девочка лет восьми-девяти. Внезапно женщина споткнулась и упала. Ребенок замер на миг, как будто бы в изумлении. Затем лицо девочки исказилось от испуга, она присела рядом с матерью на корточки и робко ее коснулась.
Я отложил в памяти эту сцену, чтобы использовать потом в романе. Тревога на детском лице. Материнское беспокойство и любовь – когда женщина вставала, опираясь на протянутую руку дочери…
А затем, томимый дурными предчувствиями, я вернулся к новостям. Политика – глупая вещь, и в нее играют только глупцы. Бывает, решается чья-то судьба, даже жизнь – а они все болтают, озабоченные лишь тем, как поплотнее набить бумажник. Жадность и ложь разрушают мораль, превращая людей в чудовищ. Вот и газеты переполнены сообщениями о человеческих страданиях – чему же тут удивляться? Кризис в Испании, волнения в Париже – и что это? – передо мной мелькнуло мое собственное имя.
Заметки о моих политических взглядах, рецензии на стихи – не такая уж редкая вещь. Но здесь было другое. Страшные, немыслимые слова вышибли из груди дыхание. Пот покатился по лицу. Этого не может быть. Это какая-то ошибка…
– Что там, Виктор, дорогой?
Я поднял голову. Лицо Джульетты расплывалось перед глазами.
– Не может быть, – прошептал я и протянул ей газету. Прочитанное молотом стучало в голове…
«Яхта перевернулась… на борту… супруга Шарля Вакери, Леопольдина, дочь Виктора Гюго… Обнаружено тело Пьера Вакери. Вероятно, мсье Ш. Вакери, прекрасный пловец, захлебнулся при попытке спасти жену и родственников… когда несчастную молодую женщину выловили из воды, она уже не дышала…»
Из газеты я узнал то, что моя жена Адель, оставленная дома, в Гавре, и остальные дети знали уже несколько дней: через восемь месяцев после свадьбы мою старшую дочь, мою дорогую Дидин вместе с мужем поглотили воды Сены – неподалеку от Вилькье.
Несколько страшных часов мы с Джульеттой бесцельно бродили по городу в ожидании дилижанса, который отвез нас в Париж. Позже Джульетта описала мне этот день: как мы брели по площади под палящими лучами солнца, как укрывались в тени от зноя и от назойливых взглядов горожан: те уже слышали о несчастье и, узнав меня, хотели быть свидетелями нашей горестной прогулки.
Ничего этого я не запомнил. Перед глазами стояли картины ужасного события. Вот яхта спускается по реке. Ветер поднимает волны. Яхта ныряет носом… погружается… Сотрясается. Опрокидывается. Течение яростно подхватывает тела и увлекает в водоворот. Лицо дочери. Удивление. Испуг. Она пытается плыть. Платье сковывает движения, пеленает бьющееся тело. Руки взывают о помощи. Она отчаянно рвется вдохнуть воздух, но рот заполняет лишь речная грязь. Ее искаженное лицо, и над ним – толща воды. Кожа утрачивает живой цвет, руки беспомощно колотят по воде. Рыбешка, застрявшая в ее прекрасных спутанных локонах. Широко распахнутые глаза, в которых навечно поселяется темнота, изгоняя свет, к которому она так стремилась с речного дна.
