А от беседки оставалось всего несколько десятков шагов до яблоневого сада. Деревья были старыми и искривленными, но ветви склонялись от тяжести зеленых, еще не созревших плодов.
Пройдя через сад, они поднялись на невысокий холм, впереди высился лес.
Здесь начиналось царство природы в ее первозданном виде, а человек только оберегал и защищал ее. Повсюду висели предупреждения: черной краской неровными буквами на неошкуренных досках было выведено:
Частная собственность.
Вход строго воспрещен.
Паломникам и туристам – тоже.
Паломникам?
Жас собиралась расспросить Малахая, но он ушел далеко вперед и ждал ее уже по ту сторону обозначенной границы, на краю зарослей болиголова, рядом с соснами.
Они вместе шагнули под полог леса.
Глубокие сине-зеленые тени деревьев, чей густой аромат окутал Жас со всех сторон. Обычно запах смолы ей нравился, но сейчас его концентрация зашкаливала. Он причинял боль. Как если бы вечнозеленые хвойные иголки кололи ноздри. Ее здесь не ждали. Она всего лишь незваный гость.
– Это прекрасно. – Малахай распахнул руки в обращенном к лесу объятии.
– Да.
Она ощущала не только красоту окружающей природы, но и ее напор. Казалось, первобытный, необузданный лес таит в себе угрозу. Рядом с зелеными великанами она сама была такой хрупкой! Они стояли здесь, когда ни мама, ни бабушка еще не родились. Эта земля принадлежала деревьям. Именно они были хозяевами этих мест, а люди – люди просто вторглись в их пространство.
Темные своды леса не пропускали солнечный свет – даже те его лучи, которые смогли пробиться сквозь толщу облаков. Тени слились, и густая непроницаемая тьма окутала девушку и ее спутника.
Будучи автором и продюсером телепередачи, в которой исследовалось происхождение мифов, Жас отлично знала, какую гигантскую роль играли тени в верованиях Древней Эллады и Египта.
Из всего античного наследия самой ужасной была легенда об Агаве, матери Пенфея. Заколдованная Дионисом, Агава утратила свою тень, а с тенью – осознание того, что она женщина и мать. Она стала вести себя подобно мужчине: дерзко, жестоко, безжалостно. Разум уступил страстям, и страсти поглотили все ее существо. Ее переполняла дикая ярость. Все чаще и чаще сознание схлестывалось с темными глубинами бессознательного, и бессознательное побеждало. И однажды в приступе безумия Агава совершила невозвратное: она убила собственного сына.
Вот тогда-то, после детоубийства, с нею случилось то самое страшное, что не отпускало мысли Жас, пугая ее до умопомрачения. Страшнее не бывает. Агава похоронила собственного ребенка и жила еще долго-долго, ни на минуту не переставая оплакивать потерю.
Жас доводилось читать Карла Юнга. Ученый считал, что наше «я» обладает теневой стороной – это все, что есть в нас негативного, надломленного. Часть души, которой мы должны противостоять, если хотим когда-либо обрести целостность. Жас знала, что в ее душе эта битва еще даже не началась, что она только предстоит.
Малахай тоже знал об этом. Семнадцать лет назад он был ее лечащим врачом в Швейцарии, в клинике Бликсер Рат. О ее тенях им довелось вести подробные беседы.
– Ты в порядке? – Малахай притормозил и посмотрел на нее.
– В порядке.
Это все, что Жас позволила себе произнести вслух. Как объяснить ему свою обостренную реакцию на это место так, чтобы он не забеспокоился? В мае она предприняла поездку домой, в Париж, – впервые за много лет, чтобы помочь брату в поисках утраченной «Книги утерянных ароматов», предание о которой передавалось в их семье из поколения в поколение. И с тех пор Малахай не отводил от нее внимательного взгляда. Пытаясь привести в норму жизнь Робби, она нанесла ущерб себе: опасность, которой они оба подверглись, не прошла бесследно, разбудив память. Жас утратила равновесие. И поэтому теперь Малахай все чаще замерял ее «эмоциональную температуру». Казалось, сейчас он опять нуждается в ежеминутном подтверждении, что с нею все в порядке. Впервые с тех самых пор, как ей исполнилось четырнадцать.
Нет, обеспокоить наставника – и тем самым сорвать прогулку – в планы Жас вовсе не входило. Малахай ясно дал понять: ему важно, чтобы она увидела это особое место. Самое меньшее, чем она может отблагодарить его за все, что он для нее сделал, – не вести себя по-свински, не пугать и не устраивать припадков. Но прежде чем двинуться дальше, она все-таки обернулась. Тропинка, по которой они добрались сюда, пропала из виду. Даже если бы она захотела удрать, пути назад не было.
Удрать…
Это всего лишь прогулка по принадлежащим давнему другу владениям. Нет опасности, абсолютно никакой! У нее просто разыгралось воображение.
Держись настоящего.
Она следовала за своим проводником, шагая меж гигантских уродливых сосен. Толстый ковер сосновых иголок и опавших листьев скрывал вылезшие на поверхность огромные корни и сухие ветки, и каждый шаг становился испытанием. Она споткнулась, но Малахай ушел далеко вперед и ничего не заметил. Свидетелями ее неловкости были только птицы. Подбадривая себя, она пошла дальше.
Внезапно откуда-то донесся новый звук – и новый запах. И то, и другое было трудно опознать. Но вот они с Малахаем неожиданно повернули и увидели водопад, каскадом слетающий по камням. Брызги, падавшие на лицо, отдавали железом. Пахло влажной землей и мокрыми листьями. Чем ближе они подходили, тем сильнее становился аромат.
– Нам нужно в определенное место? – спросила она после получаса блужданий. – Или ты просто показываешь мне лес?
Дорогу им преградила мертвая сосна, жертва бури или гниения.
– Время слишком драгоценно, чтобы расточать его впустую. У меня всегда есть цель, пора бы уже и знать. А сегодня я веду тебя в такое место, которое, возможно, ты ищешь, сама того не понимая.
– О чем ты?
Вопрос еще звучал, а Жас понимала, что наставник не ответит. Малахай обожал загадки. Она смотрела, как он неуклюже перебирается через поваленное дерево, подволакивая больную ногу, и беспокоилась о его здоровье. Сколько все-таки ему лет? За шестьдесят? Больше? Он был самым твердым человеком из всех, кого она знала. Он никогда не поддавался эмоциям, делал то, что нужно было сделать. Иногда он казался безжалостным. Но он не был таким. Для нее – уж точно.
Она опять занимается самоедством. После возвращения из Парижа Жас постоянно испытывала тревогу. Гораздо чаще, чем прежде. То, что раньше только позабавило бы, теперь задевало всерьез.
Мы так хрупки.
Миг – и случится беда.
А от нас почти ничего не зависит.
Малахай отряхнул руки и пошел вперед.
