Рассказ о том, откуда в кустах берутся рояли.
Сюжет рассказа задуман в ноябре 2007 г. К гибели Есиповского и Косопкина отношения не имеет, разве что Евдокимова.
Скрипка была еще жива, когда Свербицкий наткнулся на нее, пробираясь по болоту.
"За мной след в след! И не высовываться, доцент!" — строго сказал Петрович, как будто не ему платили, а он сам платил за эту прогулку. Ну, ему виднее, здесь, в лесу, он главный, и Свербицкий старательно шагал след в след, пригнувшись, чтобы голова не торчала из зарослей. За спиной почти неслышно шел Серега. Потом Свербицкий потерял из виду обоих, вильнул в сторону и между кочками едва не наступил на скрипку.
Она лежала, наполовину зарывшись грифом в мох. Судя по рваным дырам в верхней деке, ружье, из которого ее сбили, было заряжено по крайней мере на виолончель. А то и на контрабас. Обечайку почти не задело, но подгрифок размочалило в щепки, и из четырех струн уцелела лишь одна — как ни странно, самая тонкая.
Свербицкий присел и осторожно провел пальцем по струне — раздался негромкий звук, похожий на тоненький скрип. Он потянул скрипку вверх из травы — хрустнуло, гриф отвалился вместе с куском обечайки, струна лопнула с пронзительным звоном.
— Отлеталась… — сказал Петрович над правым ухом. Свербицкий перевернул корпус скрипки и в нижней деке вместо множества небольших дырок увидел здоровенную дырищу в середине, чуть ниже талии.
— Метров с трех всадил, влет, — сказал подошедший слева Серега. — Это ж суметь надо: маленькие — они быстро летают. Наверное, из охраны.
— Какой охраны? — не понял Свербицкий.
— Губернаторской, какой еще, — сплюнул Петрович.
— А правда, что у него охрана из бывших бандитов?
— Почему бывших? Бандиты бывшими не бывают, — сказал Серега.
Они замолчали и в наступившей тишине услышали все еще висящий в воздухе последний звук последней струны. Потом и он смолк, и скрипка умерла. Свербицкий проглотил комок в горле и спросил:
— Сбил — почему не взял?
— А ляд его знает! — Петрович опять сплюнул. — Видно, шел на контрабаса, а эта мелочь кому нужна? Идем, что ль, Евгений Антоныч?
— Идем, — вздохнул Свербицкий. Ему слегка польстило обращение по имени-отчеству вместо обычного «доцент». Он привстал, и в этот момент недалеко от них (полкилометра, не больше) раздались звуки пианино. Играли "собачий вальс". Свербицкий резко распрямился, повернул туда голову и тут же упал задом в мох: Петрович рванул его за шиворот, рявкнув: "Сидеть!"
Он и не пытался встать — сидел, слушал и морщился. Петрович сказал примирительным тоном:
— Поймали, гады. Сдается мне, пора нам назад на кордон. Не сыграть тебе нынче, Антоныч. Эти (он мотнул головой туда, откуда доносились звуки) его до завтрашнего вечера не отпустят, а то и с собой заберут. А и отпустят, так за день раздолбают.
— Уже раздолбали, — сказал Свербицкий. — Фа-диез сбит на четверть тона, остальное не лучше. Нет, Иван Петрович, я обратно не пойду. Это (он махнул рукой) пианино из двадцатого кабинета…
— Второй этаж, налево от лестницы? — уточнил Петрович. — А ты откуда знаешь?
— По звучанию. В консерватории, помнится, было не одно фортепиано…
— Вот что, доцент, — сумрачно сказал Петрович. — О большом рояле из актового зала забудь. Даже если и набредем на след, я вас сразу уведу куда подальше. А то, не дай бог, встретим где-нибудь в кустах.
— Байки я слышал, — сказал Свербицкий, — а что на самом-то деле было?
— Кто знает, что было на самом деле, те уже не расскажут.
Все замолчали, пианино тоже. Потом снова зазвучало: пять нарастающих по высоте нот, затем резкий деревянный стук и тяжелый гул басовых струн. Следом — неразборчивые пьяные выкрики.
— Смерть мышонка, — сказал Серега.
— Что? — не понял Свербицкий.
— Прозвучала пьеса "Смерть мышонка".
— Бог с ним, с большим роялем, — медленно сказал Свербицкий. — Был еще кабинетный, в угловой аудитории.
— Ладно, — кивнул Петрович. — Тогда так. Эти будут колобродить часов до трех, после начальство уснет, а там и охрана расслабится. Тогда поищем. А пока — есть тут у меня схрон на островке, счас идем туда.
До островка — холма среди болот — добрались, почти не измазав сапог. Сушь стояла почти месяц, с середины августа, и Петрович опасался, как бы на схрон не набрели «эти»; но обошлось.
Схрон представлял собой то ли землянку с передней стеной из бревен, то ли избушку с земляной крышей, вросшую в косогор. Склон холма порос мелким ельником — и не разглядишь толком. Двери в низком дверном проеме не было, но петли остались; окон, похоже, не предусматривал проект.
— Я месяц егерем работал, как ее нашел, — пояснил Петрович. — Кержацкая, наверное — говорят, они тут жили.
— А может, губернаторские ребята поставили, когда еще на шоссе промышляли? — спросил Серега.
— Не, эти вряд ли. Они не знают, а то б знали.
Он шагнул к двери и вдруг остановился, выбросив в сторону руку: из избушки донесся тоненький писк.
— Что такое? — спросил Свербицкий.
— Флейта, зараза!
— Ну и что? О флейтах тоже что-то рассказывают?
— А то! — раздраженно сказал Петрович. — Говорят, ядовитые!
— Пустите, — сказал Свербицкий, отстраняя Петровича. Он встал у проема, просвистел несколько нот — начало какой-то мелодии. Флейта ответила; он снова засвистел; с минуту продолжался этот разговор, затем он сказал Петровичу с Серегой:
— Заходите, не нападет. Только в тот угол не суйтесь.
— Огонь не зажигаем. По нужде ходить с оглядкой, курить в рукав, — сказал Петрович, снова беря командование в свои руки. Курил, впрочем, один Серега.
В рюкзаке у Петровича оказалось два термоса: в одном гречка с тушенкой, в другом чай, заряженный убойной дозой сахара. Кружки и пластиковые тарелки тоже были. Кашу съели молча; флейта время от времени попискивала из угла, заваленного трухлявыми деревяшками, но на нее скоро перестали обращать внимание.
За чаем Свербицкий сказал:
— Не пойму, что они в этом нашли: заповедник этот, охота на скрипки, контрабасы, тромбоны…
— А что находят в охоте, скажем, на носорога? — ответил Петрович. — Есть их не едят, хотя, наверное, можно было б. Рога, вроде, считают лекарством, но то в Китае. А вот поставить в доме чучело, или голову повесить над диваном — на это способен только белый человек.
— Ну, вы сравнили — носорог и музыкальный инструмент!
— У контрабаса, между прочим, шип сантиметров тридцать…
— Шпиль, — поправил Свербицкий.
