Наталья Иртенина - Белый крест

Велик был и страшен год от Рождества Христова тысяча девятьсот семнадцатый. Был он обилен делами неправедными, событиями страшными и знамениями едва не библейскими, от Иоанна. И с особенной жутью пронеся над головами лютый звездопад, какому поразились даже астрономы. Шесть недель они не вылезали из-за своих телескопов, потирали руки в нетерпении усесться за ученые рассуждения. Когда же вылезли — рассуждать уж не пришлось.

Неизвестным космическим вихрем смыло не только звезды с небосклона, но и несколько тысяч городов с лица Земли, вместе с населением, сотни три островов и полуостровов, один континент и добрые куски южных материков. Точно какой-нибудь космический троглодит надкусил планету по самый тропик Козерога. Тогда и появился у Земли Край, на который, как в разведку, абы с кем не пойдешь. Да и не ходили. Не до географии стало. Даже астрономов-отшельников вынесло из уютных кабинетов и швырнуло на борьбу за выживание. Был голод, была кровь, было все. Астрологи пугали чудовищными гороскопами и новым столпотворением, но им никто не верил — они просто пытались спасти свой тонущий кораблик, продырявленное космическим дождем корыто. Скоро выяснилось, что им это все-таки удалось. Планета обзавелась восемью новыми лунами, и вместе со старой они пуще прежнего расчертили небо астрологическими таблицами. Астрономы же еще долго приходили в себя от потрясения и испытания естественным отбором.

Но все минует, и время, как голодный пес, зализывает чужие раны. После междуусобиц двадцатых, великих депрессий тридцатых и всемирной бойни пятидесятых того же века мир затих, успокоился и начал обустраиваться. К середине следующего столетия, году эдак 2047-му мало кто вспоминал о Катастрофе, разделившей время на Старую эпоху и Новую. И мало кто знал, что это такое — звезды в ночном небе.

Это был мирный и уютный год. Белое царство Ру, что лежит между Белым и Красным, Синим и Желтым морями, готовилось встречать летний Парад лун. Все пять малых и четыре больших луны будут несколько ночей шествовать над Империей, а потом опять разойдутся по своим немыслимым орбитам на полгода, до зимы. И никто не мог сказать, почему парады бывают только в небе Ру. Не увидишь их ни в разбросанных по свету землях Урантии, ни в Королевствах Уль-У. Даже в соседней стране Новых Самураев Парад заметен лишь краешком.

Каждый, кто имел возможность сравнивать, назвал бы это время на часах Империи полуденным. Тот, кто умел смотреть вглубь, добавил бы, что нынешний полдень не то четвертый, не то пятый в истории Ру. Считая с тех времен, когда царство ютилось между Белым морем и Уральским Камнем, не доставая даже до Черного.

Но полдень недолговечен. Как будто не выдерживает душа, и рвется нить накаливания, перегорает лампа, гаснет свет. Начинают шевелиться твари, ползающие во тьме. И тогда минувший полдень может оказаться последним. Луны упадут с неба. А звезды уже упали… Было ли то по Писанию, Творцу одному известно.

— Все-таки не понимаю. Разве Ньютон, Клаузиус, Оствальд, все остальные, кто описывал мир в терминах физики, были не правы?

На возвышенном берегу речки, похожей на дым, стелющийся по земле серовато-белой лентой, сидели двое. Один — совсем старик, с седой бородой и плешивой головой, другой — молодой, лет двадцати трех от роду. Оба смотрели на неведому зверушку, шествующую сквозь траву чуть вдалеке. На длинных, негнущихся ногах существо, похожее на птицу, пробиралось в сторону реки. При каждом шаге чуть наклонялось вперед, будто высматривало на земле ужин для себя. Но двое наблюдателей знали, что ничего оно не ищет, а питается вот уж три года одним воздухом. Иная подкормка металлической зверушке и не нужна.

— Они были правы, — ответил старик. — Они описывали свой мир. А наш, нынешний, — другой. Нужны новые Ньютоны, чтобы описать его устройство. Когда-то и я занимался этим. Потом моя дорога повернула в другую сторону. А теперь я стар и немощен.

— Но вы ближе многих к пониманию, — возразил молодой.

— Не наделяй меня всезнайством, прошу тебя. Мир изменился, физика шагнула в сторону метафизики, это все, что я знаю. Поменялись константы — такое уже было. По крайней мере однажды.

— Когда?

— В самом начале. Тогда на земле появились хищники. Хищные животные, хищные растения, хищная материя, хищные люди, затем — хищные вещи. Творение стало физикой, законами природы. Теперь — другое. Физика стала сказкой. Шапка-невидимка, сапоги-скороходы, ковер-самолет, скатерть-самобранка… пушка-аннигилятор. В этой сказке много страшного. А станет еще больше… Ты должен вернуться в мир. Здесь — не твое. Найди в сказке свое место.

— Истребителя трехголовых змеев? — натянуто улыбнулся молодой.

— Твое тело, руки и голова жаждут действия. Дай им это. Не отказывайся от себя.

— Вы предлагаете мне стать сказочным героем?

— Почему бы тебе им не стать? Многие об этом мечтают. Хотя, может, и не признаются себе. Но это просто — всего лишь выбрать нужную дорогу и идти по ней до конца. «Иго Мое легко» — ты помнишь?

Молодой поднял голову, глядя в небо. В ответе не было надобности. Он и сам уже решил вернуться. Только пока еще не сказал никому об этом.

В небе висело два солнца. Одно побольше, другое поменьше и не такое яркое. Постояв немного на месте, второе начало двигаться, приближаясь к земле.

Старик положил ладонь на руку молодого, который хотел было вскочить.

— Не вспугни ее.

— Что? — Молодой растерянно оглянулся на старика.

Над берегом, над речкой, смешиваясь с прозрачной дымкой, поплыл колокольный звон. Зверушка в траве остановилась, словно прислушиваясь, затем развернулась и пошагала в другую сторону, прочь от воды. Маленькое солнце тоже замерло на мгновенье. Оба человека, старый и молодой, поднялись с земли и пошли на зов. Огненный клубок в небе медленно потек вместе с рекой неведомо куда.

Государь-император Михаил Владимирович был некрасив лицом, но это редко кто замечал. Недостаток он совершенно восполнял ясностью острого взгляда, умением жестом, позой, поворотом головы сказать более, чем словом, наконец, крепкой статью пятидесятилетнего мужчины, еще полного сил и готовности отдавать себя другим. Может быть, эта готовность и делала его хорошим самодержцем — более, чем что другое. И именно за нее можно было бы простить государю ошибки нынешнего царствования — если бы они были. Но в том-то и дело, что их не наблюдалось. Ни в верхах, при дворе и столичных салонах, ни в низах, у простолюдья, не находили, в чем упрекнуть нынешнего хозяина Белоземья. Разве что на окраинах, скученные китайцы, высокомерные ляхи, горячие, но ленивые турки силились изобрести жалобы на высочайшее имя — только ничего путного не выходило.