Это был один из тех странных домов, к которым легко цепляются нелепые суеверия, потому, главным образом, что больше ничего интересного они из себя не представляют, будучи строениями слишком заурядными, лишенными всякого архитектурного замысла. С небольшого лесистого холма, над которым дом возвышался, его слепые окна пялились через Кентиш Уилд и в любую погоду оставались унылыми и мрачными круглый год. Будто чья-то гигантская рука придавила дом к земле, и он осел. Старания агентов по торговле недвижимостью были напрасными, и не было никакой надежды, что объявятся законные наследники этого дома. Отсюда отлетела душа, говорили люди. Один из наследников наложил на себя руки в библиотеке этого дома, считая, что таким образом смывает пятно позора с чести семьи. Еще один из его родственников покончил с собой, а через двадцать лет — другой, и трудно было найти объяснение этим трем жизненным катастрофам. Только первый владелец дома жил в нем постоянно, остальные приезжали лишь на летние месяцы, а потом сбегали. Итак, нынешнему владельцу дома Джону Бэрли досталось поместье, над которым витала тень проклятия, подкрепленного несколькими конкретными и весьма неприятными фактами.
В нашем столетии к людям суеверным относятся пренебрежительно, считая их либо дураками, либо шарлатанами.
Но Джон Бэрли, будучи здоров физически и духовно, относился к ним иначе, вернее что не относился никак. Для него они не существовали, как эскимосы, поэты и прочие человеческие особи, не вторгавшиеся прямо в его жизнь. Преуспевающий бизнесмен, он общался по большей части с себе подобными. Филантропом он был известным, в этом то и заключалось его единственное суеверие, которое владело им, ибо нет человека, который бы сумел полностью избежать предрассудков. Он считал, что пока не отдаст десятую часть всего, чем владеет, неимущим, счастья ему не будет. Этот угрюмый дом, решил он, может стать превосходным санаторием для бедных.
— С собой кончают только трусы и сумасшедшие, — во всеуслышание заявил он однажды, когда кто-то посмел подвергнуть его намерение критике. — Я ни тот, ни другой, — он рассмеялся смачно и весело.
— Я не могу понять! — громыхал он, обращаясь к жене. — Представить не в силах, до чего должен дойти человек, чтобы только подумать о самоубийстве, не говоря уже о том, чтобы совершить его, — он набрал в могучую грудь воздуха. — Скажу тебе, Нэнси, еще раз: это трусость или одержимость. И то, и другое моему пониманию недоступно.
Он метал громы и молнии, но простодушно и беззлобно. Он всегда готов был признать собственные слабости и хохотал, от чего жена морщилась, так как не любила лишнего шума. Он делал исключение лишь для баек, что рассказывают моряки, и как-то обмолвился, что и в его судоходной компании есть проклятые суда. Но и к этому он относился как деловой человек. Он мыслил широко, а для мелочей существовали клерки.
Купив дом, он решил провести ночь в своем новом поместье, руководствуясь практическим расчетом делового человека, который не разделяет глупостей других, но способен их простить. Местные газеты не преминули оживить в памяти читателей весь набор несуразных историй о самоубийствах и о нависшем над домом проклятии, которое, как знать, может сыграть роковую роль и в судьбе нового владельца. Ему же, однако, казалось самым пустяковым делом провести ночь в купленном доме, если бы это только могло опровергнуть идиотские слухи.
— Людей не переделаешь, Нэнси, — говорил он поначалу жене, которая в отличие от него не сомневалась в целесообразности затеи.
Его молодой супруге захотелось приключений, «охоты за привидениями», и муж не мог отказать ей в удовольствии. Любил он ее сверх всякой меры, встретив уже на закате своих дней. Чтобы развеять страхи будущих отдыхающих, медицинского и обслуживающего персонала, он должен был, борясь со скукой, просидеть до рассвета в доме, где он собирался открыть богоугодное заведение.
— Пойми же, Джон, — уговаривала Нэнси. — Если ты, хозяин поместья, сделаешь это, ты заткнешь всем рты в округе. Представь, вдруг позже что-нибудь случится, тогда люди любое неприятное событие припишут дьявольщине. Мы не можем допустить, чтобы над санаторием с самого начала нависла угроза дурной репутации. Неприятностям не будет конца. Вся затея может потерпеть неудачу.
— Ты в самом деле думаешь, что всего одна ночь может что-то изменить?
— Старая легенда гласит, что в таком случае все чары развеются, и все будет в порядке, — сказала она, смеясь, — если только ты сам не примешь яд или не повесишься на крючке для шляп в прихожей.
— Хорошо, — согласился он окончательно после некоторого раздумья. — Давай пересидим там с тобой и заодно устроим гулянку, а? — Теперь он даже сам разохотился. Возможно, в нем оказалась задета некая мальчишеская струнка. Однако его энтузиазм пошел на убыль, когда Нэнси решила, что в такую авантюру лучше все-таки пускаться втроем. Он посмотрел на нее вопросительно.
— Если что-то случится, хотя это и маловероятно, трое скорее выручат друг друга.
С этим он не мог не согласиться.
— Кого пригласить? — спросил Джон прямо. — Быть может, молодого Мортимера? Как думаешь, он нам подойдет?
Она сначала заколебалась, но потом сказала:
— Что ж, он веселый, и идея ему определенно понравится. Да, он подойдет вполне.
— И он поможет скоротать время своими россказнями, — сказал ее муж.
Вот так капитан Мортимер, молодой служащий лондонской конторы компании ТБД, владельцем которой был Джон Бэрли, Мортимер — «веселый малый», бесстрашный кузен миссис Бэрли стал третьим в этой странной экспедиции. Проблема заключалась лишь в том, что капитан Мортимер был молод и горяч, миссис Бэрли молода, хороша собой и вряд ли подходящая пара для Джона Бэрли — немолодого и слишком самоуверенного мужа.
Судьба расставила коварную ловушку, но Джон Бэрли ухитрился сам выбраться из нее, причем так, как никто не мог бы от него ожидать.
Дату Джон подобрал мудро, чтобы ночь оказалась одной из самых коротких в году: 18 июня. Солнце должно было зайти в 20.18 и подняться, примерно, без четверти четыре. Каких-нибудь три часа полной темноты.
— Тебе виднее, ты у нас умница, — сказал он Нэнси, когда она заявила, что не обязательно ждать от заката до рассвета. Достаточно пересидеть темноту.
— Мы все сделаем, как надо, — заверил он ее. — Знаешь, Мортимер не очень-то рвется присоединиться к нам. У него там танцы что ли… — но, заметив беспокойство в ее глазах, поспешил добавить: — Но он все отменил и придет.
