— Постой! — перебила его миссис Бэрли. — Что это за шум? — она говорила о стуке, доносившемся из коридора или из соседней комнаты. Все быстро огляделись и вслушались, ожидая повторения, но его не последовало. И все же ветерок опять приподнял над столом салфетки, закоптили лампы.
— Ветер, — невозмутимо отметил Бэрли. — Наш друг южный ветер. Это опять он, только и всего.
Он говорил спокойно, но какая-то сила подняла всех на ноги.
— Пойду еще раз посмотрю, — сказал он. — Окна и двери в доме раскрыты, чтобы высыхала краска.
Сказав это, он не двинулся с места, наблюдая, как мечется вокруг лампы мотылек, иногда с разлету ударяясь о доски стола.
— Давайте лучше пойду я, сэр, — вызвался Мортимер. Ему захотелось воспользоваться возможностью удалиться, потому что впервые за все время он тоже почувствовал себя неуютно.
— Нет, пойду я, — вдруг сказала миссис Бэрли. — Мне нужно. Я не покидала этой комнаты с тех пор, как мы сюда приехали. И мне ни капельки не страшно.
Странно, но с минуту она не хотела двигаться с места, словно чего-то ждала. Мужчины промолчали. Ей нетрудно было заметить, как напрягся ее молодой любовник, уловив едва заметное изменение в настроении мужа. Он боялся, и за это его можно было презирать, но вместе с тем Нэнси ощутила, как ее тянет к Джону. Над нею словно что-то довлело, раздражая чувства. Они стояли и слушали шум ветра, ожидая, что стук повторится. Их было трое, и все же могло показаться, что в комнате присутствовали пятеро, потому что две мятежные, пораженные чувством вины души существовали как бы отдельно, независимо от их обладателей. В этот раз молчание снова нарушил Джон Бэрли:
— Да, пожалуй, иди, Нэнси. Бояться нечего… По крайней мере, там. Это всего лишь ветер, — он как будто хотел убедить ее.
Мортимер закусил губу.
— Я пойду с тобой… С вами, — он окончательно запутался в ситуации. — Пойдемте втроем. По-моему, нам лучше держаться вместе.
Миссис Бэрли уже взялась за ручку двери.
— Я пойду одна, — настаивала она. — Если испугаюсь, позову на помощь.
Муж ее молча наблюдал за нею, сидя за столом.
— Возьмите вот это, — Мортимер подошел к ней и сунул в руку фонарик. Включив его, он увидел, как фигура Нэнси четко высветилась на фоне погруженного во тьму коридора. Вне всякого сомнения, она действительно хотела пойти. Хотя ее и одолевал страх, подавляли его куда более сильные эмоции. Ей очень хотелось избавиться ненадолго от общества мужчин. Мортимер надеялся выйти с ней в коридор, чтобы услышать объяснение, но осекся, видя ее решительную сдержанность. Было еще кое-что, заставившее его остановиться.
— Первая дверь слева, — окликнул он Нэнси, и его голос эхом отозвался под потолком коридора. — Оттуда доносился шум. Крикните, если мы вам будем нужны.
Он посмотрел ей вслед. Она молча уходила, свет фонаря падал перед нею. Мортимер повернулся и увидел, как Джон Бэрли прикуривает очередную сигару, просунув кончик внутрь стекла керосиновой лампы. Он втянул щеки внутрь, и от этого лицо его приобрело еще более суровое выражение. Мортимер хотел задержаться у двери и послушать, что будет происходить в комнате рядом, но теперь все его внимание оказалось поглощено склоненным над лампой лицом. В этот момент он понял, что Бэрли хотел, чтобы жена ушла, едва ли не намеренно услал ее. Джон Бэрли распрямился, глубоко затягиваясь, чтобы сигара не погасла, и пристально посмотрел на Мортимера. Тот сделал несколько шагов внутрь комнаты, ощущая всем существом смущение и неприятный холодок под ложечкой.
— Понятное дело, то был всего лишь ветер, — это было сказано, чтобы заполнить какой-то банальностью затянувшуюся паузу, возникшую сразу же, как только они остались с глазу на глаз.
— Не исключено, что этот ветер может служить приметой наступающего утра.
Мортимер посмотрел на часы.
— Половина третьего, а солнце взойдет без четверти четыре. Весьма возможно, что уже светает. Эти летние ночи не бывают по-настоящему темными.
Он говорил торопливо и неубедительно, чувствуя себя неловко под тяжелым взглядом другого. Чуть слышный звук, произведенный миссис Бэрли в соседней комнате, заставил его ненадолго замолчать. Он повернул голову к двери, ища предлог, чтобы выйти.
— Не суетись, — заговорил, наконец, Джон тоном совершенно бесстрастным. — Это всего-навсего моя жена, которой хочется побыть одной… Моя молодая красавица-жена. С ней все в порядке, уж я-то знаю куда лучше, чем ты. Закрой дверь и иди сюда.
Мортимер подчинился. Закрыв дверь, он подошел к столу и оказался прямо против своего собеседника, который не заставил ждать своей следующей реплики.
— Если бы только у меня были основания думать, что это у вас серьезно… — Джон произнес эту фразу медленно и сурово, словно старался сделать ее максимально доходчивой. — Знаешь, что бы я сделал? Я скажу тебе, Мортимер. Я бы предпочел, чтобы один из нас остался в этом доме навсегда… Мертвым.
Зубами он с силой прикусил кончик сигары. Кисти рук были сжаты в кулаки, глаза горели. Говорил он почти не разжимая губ.
— Я верил ей настолько беспредельно… Понимаешь, о чем я говорю? Настолько беспредельно, насколько я уже никогда не смог бы поверить другой женщине, утратил бы веру в человечество вообще. А зачем тогда жить? Скажи, зачем, зачем?
Каждое слово для молодого беспечного оболтуса было пощечиной, но мягкой, нанесенной благородной рукой великодушного человека. Мортимер хотел сначала все отрицать, потом объяснить, признаться, взять всю вину на себя, но он лишь стоял неподвижно и молчал. Слова не шли у него с языка. Да и времени продолжать этот разговор не осталось. Так, стоящими друг против друга, и застала их вернувшаяся в комнату миссис Бэрли. Она могла видеть только лицо мужа, Мортимер стоял к ней спиной. Вошла она с коротким нервным смешком.
— Вообразите, это всего-навсего шнур от звонка. Его болтает сквозняком, и он стучит об отставший кусок металла в каминной решетке, — сказала она, и все трое рассмеялись, хотя каждый своему.
— И все равно, я ненавижу этот дом. Не надо было нам сюда приезжать, — добавила она с чувством.
— Как только мелькнет первый проблеск зари, мы сможем отсюда уехать, — спокойно сказал Джон. — Считайте, что это контракт, и нам необходимо аккуратно выполнить его условия. Осталось полчаса, не больше. Сядь, Нэнси, и съешь еще что-нибудь, — он пододвинул ей кресло. — А я, пожалуй, пойду еще прогуляюсь. Быть может, выйду на лужайку и гляну, что там в небе.
Эта реплика была произнесена всего за несколько секунд, но Мортимеру показалась бесконечным монологом. В мыслях его дарила сумятица. Он был противен сам себе и уже готов был возненавидеть эту женщину, из-за которой влип в столь чудовищно неловкую ситуацию.
