Анатолий Шинскин - Тихий омуток

 -- Ну, поплыли. -- засмеялся Колян. -- Кстати, у Никитенко крутилась на языке какая-то просьба. Просканируй его мозги.

 -- А без проблем, -- Мнимозина достал из кармана пачку Винстона, закурил и заговорил голосом Никитенко. — Корефана моего Андрюху в вампиры. Мы с ним дел немало накрутили и еще накрутим

 -- Это который Андрюха? – переспросил Петрович. – Маньяк и педофил?

 -- Он самый, -- подтвердил Колян. – Подонок и паскуда из последних. А у Джульетты как раз бесхозный вампир шкуру ищет. — Весело обвел глазами лица собеседников и рассказал.

 -- Налоговый инспектор повадился старушек-торговок на вокзале рэкетировать. У бабулек товару: пирожки, семечки да вареная картошка, а он обкладывает по полной. То лицензию потребует, то медсправку, то ОМОН напустит, а у тех головы дубовые, им все равно, кого метелить, наденут маску, и мать родную в лапшу искрошат. Надо было видеть ту картину. За щитами укрываясь, вытеснили женщин на вокзальную площадь, и давай лупить на просторе. Старушка по глазам узнала сына, когда он ей в лицо прикладом приложить нацелился: "Андрюша, -- кричит. -- Мать я твоя!"-- и дрогнула рука бойца, в грудь ударил, ногой наступил, и поплатился... Уволили парня за слабохарактерность. Теперь ходит в больницу к мамане с упреками, а та уже и сама извелась: "Испортила сыну карьеру."

 -- Странные люди, -- Петрович нахмурился.-- Подставляют левую щеку, получив по правой. Так что налоговый инспектор?

 -- Довел бабушек до ручки, разозлил. Натолкали в рот семечек и пирожков. «На, говорят, жри!» Накормили до смерти. Не догадались осиновый кол в сердце загнать. Тело сдохло, а вампир здесь. Третья категория, триста лет. Кастрат.

 -- Это… имя? – голос Никитенко осип и превратился в голос Мнимозины. – Колян, колись, что подсунуть пытаешься?

          Теперь засмеялся Гульфик:

 -- Кастрат – это сущность. Предложи другу вечно кастрированную жизнь…

 -- Да он по три девки на нем вертит. Ради этого живет. Для него это второе я...

 -- Придется отказаться от "своего я", -- злорадно усмехнулся Колян. -- В пользу  богатства и бессмертия -- это  не достойно, но, пожалуй, практично.

 -- И  будет, о чем  с грустью вспомнить, -- подхватил Гульфик. -- Эх, люблю пирожки! -- он мечтательно закатил глаза. -- Родину продам за сладкое и печеное.

 -- А есть у тебя Родина? -- Колян спросил нарочито просто, но Гульфик сразу стер с лица улыбку и внимательно глянул на друга.

 -- Родина? Это слово включает в себя не только "любимые до боли" пригорки и березки, но, к сожалению, и радеющих о нашем благе депутатов, и украшающих жизнь чиновников. Вот и приходится обустраиваться, где есть кровь и деньги, чтобы купить кровь. Для индивида с деньгами везде Родина. Я Гражданин Мира, как, впрочем, и вся Российская элита.

    Колян  закурил, в пол прищура глядя на Гульфика:

 -- Диву даюсь, какая мерзость последнее время прет в вампиры. Никитенко, – он брезгливо смахнул пепел. -- Пробы негде ставить. Андрюха  -- мразь, рядом стоять постесняешься. Без совести, без чести… Хотя, если честно, с честными работать тяжело, а иногда невыносимо. -- Колян усмехнулся своему каламбуру. -- Этот Кастрат очень современно себя обзывает -- "Гламурный Подонок". Только почему "гламурный"? Подонок, он и есть подонок. Какие тут еще эпитеты, если совести нет?

 -- Да, -- усмехнулся Петрович, --  совесть не тот товар, за которым охотятся чиновники. Сами, работая в верном направлении, по капле выдавили ее из себя.  На них теперь хоть пальцем покажи, сделают честные глаза и аккуратно нимб на макушке поправят.

 -- Понятие "совесть" не принимает критерия "объективности-субъективности", -- перехватил тему Гульфик. -- А, значит, не является понятием философским, и, может быть, вообще, понятием не является. Ничем не наполненное слово. Ну, конечно, мы из благородных, мы из рыцарей. Думаю, не забыл, Николя-сын пастуха, как колачивал Жуля-сына пастора?

 -- Припоминаю. Кстати, вспомни и Джульетту, которую мы думали, что соблазнили в сарае с пыльной овсяной соломой, а стали приобщенными.

 -- И сожгли сарай. Джульетта, которая сегодня? Тесен мир.

 -- Начальница Кастрата.  Сейчас позвоню.

 -- Погоди, -- Петрович поставил на стол недопитый стаканчик с вином и всмотрелся в лицо Гульфика. – Так у вас кровное родство?  А Мнимозина?

         Гульфик только теперь в ответ внимательно вгляделся в Петровича,  и захолодело внутри. Проклял себя за неосторожность и легкомыслие. Спокойствие в прежде голубых, а сейчас старчески посветлевших глазах старика несло в себе   отпечаток мудрой вечности, которая читалась в глазах только пяти братьев Ордена. Тех, кто управлял, повелевал и, если считал нужным, обрекал на смерть любого из вампиров. Один из пяти, правящих миром неживых.

 -- Судья!? – Гульфик поднялся со стула, попятился, споткнулся и, опомнившись, почтительно склонил голову. — Приказывайте.

 -- Садись. Так что Мнимозина?

  -- Жорж Мнимозина из семьи потомственных Парижских палачей. Профессия всегда востребованная и денежная, а в те мрачные времена еще и уважаемая. -- Гульфик засмеялся, и все улыбнулись вместе с ним. -- Гильотины, на которой и мне случилось однажды оставить буйную голову, тогда еще не изобрели,...

  -- Помню, помню, -- весело перебил Колян. --  Приговоренный Робеспьер, едва сдерживал естественные позывы организма опорожниться, а вампир Гульфик ерничал и смеялся в закрытое маской лицо палача.

  --Еще бы тебе не помнить, -- Гульфик перевел смеющийся взгляд на Петровича и пояснил. -- Коляну  доверили зачитать приговор. Мы веселились, устраивая революции и перевороты по всей Европе. Погибали в бесчисленных сражениях и на дуэлях, уверенные, что бессмертие -- это навсегда, жизнь не кончится, а молодость продлится вечно. Отвлеклись.

  -- Да, пожалуй, следует вернуться к теме, Петрович улыбнулся краешком губ. -- Сейчас вы больше люди, чем тогда, а людям свойственно дорожить шкурой.

  -- Пытошный, жизнелишающий  прихват Жоржева папа не занимал много места, -- Гульфик усмехнулся, выговорив "папа" на французский манер. -- В выходные и праздничные дни, он загружал инструмент в шарабан, давал сыну вожжи в руки и отправлялся на, как сейчас говорят, шабашки и калымы в предместья и ближайшее Подпарижье. Цена профессионалу всегда высока, папа работал не лениво, а потому и лишний таллер в доме водился. Папа, воспитывая наследника, заставлял  колоть дрова и рубить сучья всем соседям. Юный Жорж скоро научился с маху делить вдоль десятисантиметровую соломину -- точный глаз и верная рука, но, увы, не хотел  просто и тупо сносить головы. Расспрашивал приговоренных, о чувствах, ими испытываемых, пытался узреть отлетающие от тела души, и довел папа до инфаркта вопросом, какого рода наслаждение испытывает он, когда голова казнимого отделяется от туловища? Осиротев, быстро спустил тяжким папиным трудом нажитое и стал своим во всех высоких Парижских притонах. Любитель оторваться в веселье. Помогал устраивать лотереи при европейских дворах. Делал деньги развлекаясь. Нарвался на Казанову, и тот убедил мальчика, что однополая любовь только половина наслаждений, но, кажется, мальчик не жалеет. Мнимозина – несерьезное крайне существо…