Снова наступила тьма, но ужасный образ запечатлелся в его мозгу. Эш прижал руки к ее лицу, стараясь удержать кожу, не дать ей окончательно оторваться, и ощутил покалывания, легкие и слабые, проходящие через руки. Его усилия были бесполезны против невидимых рук, щиплющих ее тело. Грейс колотила его, словно это он нападал на нее, и кричала, выражая свою муку, свой страх; она корчилась под ним, пытаясь встать, чтобы убежать и спрятаться, скрыться от этого безжалостного истязания.
Прозвучала молитва, как заклинание, и Эш понял, что это ирландец молит Бога о помощи. Даже когда Эш накрыл тело Грейс своим, невидимые руки продолжали терзать его, и он знал — о Боже, он знал! — что эти руки не остановятся, пока Грейс не останется голой, как Бердсмор, неприкрытой и окровавленной, — пока не потеряет человеческий образ. Его вопль слился с ее, и, когда снова выглянула луна, при виде Грейс на глазах у Эша заблестели слезы.
Он пытался удержать ее, но агония придала ей страшную силу. Грейс выскользнула из-под него и локтем ударила в переносицу, ошеломив и отбросив в сторону, так что на несколько драгоценных мгновений Эш беспомощно растянулся на террасе. Грейс стояла над ним, прижав руки к лицу и подняв голову, будто выла на луну, и ему показалось, что на ветру треплются лохмотья ее одежды, но тут же он понял, что девушка почти голая, а это развеваются и отрываются пластами лоскуты ее кожи.
Фелан, понимая, что ей не поможет ни один смертный, по-прежнему стоял на коленях и молился.
Потом она убежала. Вернулась в Локвуд-Холл.
— Дэвид, нет!
Фелан попытался задержать Эша, бросившегося за ней, но исследователь без труда оттолкнул его и нырнул в дверной проем.
Ирландец был стар, он смертельно устал, но не отставал от Эша.
Огромный зал озарила молния, и оба увидели Грейс, неподвижно стоящую среди обломков. Она застыла там, в свете молнии блестели ее поднятые руки, выпирали окровавленные, ободранные груди, на лице без кожи выделялись сверкающие холодной белизной глаза. Ее волосы разлетелись, как наэлектризованные, а вокруг собралась мгла, кружась и качаясь в каком-то таинственном танце. За старыми разрушенными стенами стояла холодная тишина — не слышалось ни шепота, ни криков, ни музыки, ни треска камней, — и Грейс тоже больше не кричала. Но ее ободранные губы шевелились — она умоляла кого-то невидимого.
На этот раз гром донесся через некоторое время после молнии, и, когда его раскаты докатились до Локвуд-Холла, руины содрогнулись до самого основания. Эш карабкался через кучу мусора, чтобы добраться до Грейс, когда ему на голову и плечи посыпалась обвалившаяся кладка, так что он зашатался и попятился; все вокруг снова завертелось.
Глубокий грохот, последовавший за громом, был еще более угрожающим, чем все предыдущее, и, инстинктивно взглянув вверх, Фелан увидел, как массивный кусок стены на самом верху, у крыши, угрожающе заваливается внутрь, все быстрее и быстрее. Ирландец заметил это лишь мельком, так как половинка луны тут же скрылась за облаками, но грохот перешел в оглушительный рев...
С предостерегающим криком Фелан быстро подбежал к Эшу и увлек его назад через кучи обломков. Тот слабо сопротивлялся, оглушенный, и едва стоял на ногах. Фелан тащил его, крича, что все равно они ничем не могут помочь девушке, что она пропала, но ее мучения скоро кончатся Шум усилился — послышался страшный грохот камней и треск бревен, визг, заглушивший все остальные звуки и чувства, — и двое мужчин упали, почти вывалились из дверей. Фелан не отпускал Эша, не позволяя ему поддаться слабости. Шатаясь, они спустились по лестнице, но и тогда Фелан не дал Эшу упасть. Он толкал, тащил, уговаривал его отойти подальше от рушащегося здания и ослабил свою хватку, лишь когда они пересекли площадь перед домом.
Прижав руки к вискам, Эш повернулся и, опустившись на колени на покрытую мглой дорогу, увидел окончательное крушение Локвуд-Холла — вверх взлетели огромные тучи пыли, и в ночи разнесся мощный рев, соперничающий с громом.
Сознание Эша померкло и покинуло его. Он осел на землю, и мягкая трава приняла его измученное тело.
На щеку упала первая капля дождя.
Крохотные фонтанчики потревожили в темноте поверхность реки, когда громоздящиеся, как горы, тучи сбросили вниз свой груз. Туман прибило ночным ливнем, и мгла в деревне отступила, рассеялась, побледнела, превратилась в ничто.
Мельничное колесо со стоном остановилось, груз разложившейся плоти остался под водой, чтобы раствориться там и превратиться в ничто, чем в действительности и являлся. И все снова затихло.
* * *
Ад вдруг прекратился.
Свет больше не озарял лицо Сэма Ганстоуна, который ласкал свою мертвую жену, а когда он взглянул на поле, то увидел, что там пусто и темно.
И он подумал, что дождь усмирил не пламя, а само видение.
Он склонил голову и прошептал молитву, а когда наклонился, чтобы поцеловать жену в лоб, то молния вдруг залила все белым светом, и Ганстоун заметил, что застывший на лице жены ужас тоже исчез. На ее лице больше не было никакого выражения, и Сэм ощутил, что это хорошо.
Нелл обрела покой.
* * *
Рут с занесенным ножом стояла в дверях в спальню. Ее сестра лежала на узкой кровати, подтянув к себе ноги и прижавшись спиной к стене. Выпучив от ужаса глаза, Сара прижимала к груди свою куклу Салли, словно и той угрожала опасность.
Манс — хотя этоуже не было Джозефом Мансом — стоял у кровати спиной к Рут, глядя на Сару. При появлении девушки он медленно пошевелился — двигалась только его верхняя часть, плечи покачнулись, и голова повернулась к ней. Голова скалилась — той хитрой, грязнойухмылкой, которую Рут так хорошо знала. Его локти были прижаты к бокам, кисти рук скрывались в паху, зажимая там рану.
Манс мерзко хихикнул, и девушку разозлил этот знакомый утробный звук. А также она ощутила стыд, потому что много лет назад смеялась при этом. Рут подбежала к отвратительной фигуре, но как только она замахнулась ножом, Манс начал исчезать, быстро блекнуть, как Чеширский Кот из «Алисы в Стране Чудес», — ноги, потом туловище, потом голова, и в последнюю очередь — ухмылка.
Клинок поразил пустоту, и Рут сначала вздрогнула, а потом начала хохотать. И плакать.
Бросив Салли, Сара соскочила с постели и бросилась в объятия сестры. Нож упал на пол.
Они прижались друг к дружке, и через некоторое время Рут успокоила Сару, сказав, что это бы просто кошмарный сон, и теперь, как все дурные сны, он закончился. И никогда, никогдане вернется снова, заверила она сестренку. И хотя при этих словах Рут плакала, она улыбалась сквозь слезы.
