Уилл оценил взглядом расстояние до двери.
— В том, что для взрослого человека рост и вес у вас меньше нормы, — пояснил он. — Только это. Мы должны сделать все возможное, чтобы вас труднее было узнать.
Пожалуй, Уилл был прав. Как оно ни досадно, но против факта не попрешь. И я почти наверняка бываю несколько чувствительна, когда речь заходит о моем росте.
— Ладно, — вздохнула я. — Но если я услышу эту песню еще раз, вырублю ее сразу.
Уилл, расслабившись, кивнул:
— Проехали.
Марси кивнула одновременно с ним.
— Так что насчет нас с Уиллом? В смысле что мы с ним должны делать?
Я посмотрела на пару молодых оборотней и усмехнулась:
— Как вы относитесь к скотчу?
Отвечая на звонок телефона-автомата у входа в маленькую продуктовую лавочку на Бельмонт, я чувствовала себя идиоткой. В темной витрине магазина на той стороне улицы я могла видеть свое отражение.
Рановато в этом году настал Хэллоуин. На мне были сапоги, мало чем отличающиеся от тех, что носит Герман Мюнстер, с подошвами дюйма три толщиной, благодаря чему я казалась выше. Выкрашенные в матово-черный цвет волосы гладко прилизаны. В них было втюхано столько геля, краски и лака, что никакой пулей не пробьешь, уж в этом-то я нисколько не сомневалась. Одета я была в черное балетное трико, пожертвованное по такому случаю Марси, черную футболку и черную же кожаную куртку размера XS.
Хуже всего в этой маскировке пришлось моему лицу. Я почти задыхалась под толстым слоем косметики. Темно-серебристые, переходящие в черное тона в сочетании с искусной подводкой зрительно изменили разрез глаз. При вечернем освещении я могла показаться азиаткой. Губы у меня тоже стали темнее, оттенка красного вина, что каким-то непонятным образом гармонировало с тенями для век. Помада слегка изменила форму губ, и теперь они выглядели более полными.
Я с негодованием посмотрела на свое отражение. У этого маскарадного костюма имелось единственное достоинство: я в нем сама себя не узнавала.
Телефон зазвонил, и я резко, словно в нетерпении, схватила трубку. Я огляделась по сторонам, сканируя взглядом каждую тень, где мог затаиться наблюдатель, и ответила:
— Да?
— Товар, — прошептал мягкий, свистящий голос с непонятным акцентом. — Опишите.
В его голосе было что-то, пробуждающее тревогу. Волосы у меня на затылке встали дыбом.
— Один мужчина и одна женщина, лет двадцать пять — тридцать. Оборотни.
На линии зашуршали помехи, или же мой собеседник издал чрезвычайно странный шипящий звук — такое тоже могло быть, учитывая все обстоятельства.
— Десять тысяч, — сказал голос.
Я могла разыграть это несколькими способами. Люди, которые вступают в подобного рода сделки, делятся примерно на три категории: жадные сукины дети — подонки общества; холодные профессионалы, заключающие деловое соглашение, и отчаянные безбашенные любители. Я решила попытаться произвести впечатление, что принадлежу к первой из перечисленных категорий.
— Сорок тысяч, — немедленно ответила я. — Каждый.
На том конце провода послышался разъяренный возглас. И возглас этот тоже издал не человек.
— Я мог бы выдавить тебе глаза и разрезать язык на мелкие кусочки, — прошипел голос. Что-то в нем дьявольски меня испугало, проникло до некоего инстинктивного уровня, до которого не мог бы добраться Рэй со всей его омерзительной массой. Я почувствовала, что, несмотря на боевой настрой, меня бьет дрожь.
— Как хотите, — произнесла я скучающим тоном. — Даже если б вы и могли проделать такое, вам это ничего не даст. Так-то вот. Разве что шкуру с моей задницы.
На том конце провода повисла долгая тишина. Мне показалось, что я чувствую у себя под веками какое-то давление, но я сказала себе, что это всего лишь воображение.
— Эй, есть там кто-нибудь? — возмутилась я. — Послушайте. Вы собираетесь перейти к делу, или я только попусту время трачу?
После другой паузы голос прошипел что-то на булькающем змеином наречии. В трубке зашуршало, как будто ее передали кому-то другому, и очень низкий мужской голос произнес:
— Двадцать тысяч. Каждый.
— Меньше чем за тридцать я женщину не продам.
— Значит, пятьдесят за всё, — прогрохотал новый голос. Этот уже казался вполне человеческим.
— Наличными, — потребовала я.
— Идет.
Я продолжала сканировать взглядом улицу, выискивая их шпиона, но никого не видела.
— Как будете принимать товар?
— На складе.
— Черта с два. Я туда заявлюсь, а вы меня попросту кокнете, и тело исчезнет вместе с этими выродками.
— Ваши предложения? — рявкнул голос.
— Парк «Баттеркап». Через тридцать минут. Один курьер. Курьер вручает мне половину наличных. Затем осматривает товар в кузове моего грузовика. Затем расплачивается со мной полностью. Я вручаю ему ключи от транспорта с товаром. И мы, довольные, расходимся.
Мужчина с низким голосом секунду поразмыслил и хмыкнул. Перевод: «Идет».
— Как вы меня узнаете? — спросил он.
Я фыркнула:
— Парк не так уж велик, крутой парень. И это вовсе не первое мое родео.
Я дала отбой, вернулась к своему мотоциклу и поехала в сторону парка «Баттеркап». Светящееся табло возле банка сообщило мне, что сейчас четверть десятого. К ночи машин на улицах стало намного меньше. Я добралась до места минут за пятнадцать, оставила свой «харлей» в гараже и направилась туда, где в том же строении ждал навороченный джип Джорджии. Я обошла машину и открыла заднюю дверцу. Уилл как раз заканчивал обматывать Марси несколькими слоями скотча, скрывающими ее тело от бедер до плеч и прижимавшего руки к бокам. На ней был простенький сарафанчик, а под ним — я полагаю — ничего. Когда вы перекидываетесь волком, вам не до изысканных нарядов — запутавшись в силках женского белья, созданного для другого биологического вида, вы можете проиграть сражение.
Уилл поднял глаза и быстро кивнул мне в знак приветствия.
— Все улажено?
— Пока что да. Вы уверены, что сумеете выпутаться без проблем? — спросила я.
Уилл фыркнул:
— Когти, клыки. Если скотч вырвет клок шерсти, будет чуточку больно. Ничего серьезного.
— Слова человека, который никогда не делал восковую эпиляцию, — сказала Марси нарочито веселым тоном. Она, может, и казалась с виду щепочкой, но мышцы у нее на ногах были эластичные и крепкие, как канат.
Уилл оторвал конец клейкой ленты и передал мне рулон. Он уселся на пол джипа, сиденья которого были сложены, чтобы освободить место для «пленников», и стянул с себя рубашку, оставшись только в широких спортивных трусах. Я начала его обматывать.
