Тем не менее Ральф попытался еще раз.
[— Беги, Розали! Беги отсюда!]
На этот раз ее заложенные назад уши встали торчком, а голова стала поворачиваться в сторону Ральфа. Он не знал, послушалась бы она его или нет, поскольку лысый врач вновь ухватился за ремешок, прежде чем она успела шевельнуться. Он снова вздернул ее голову вверх.
— Он убьет ее! — закричала Лоис. — Он перережет ей глотку этой своей штуковиной! Не давай ему, Ральф! Заставь его перестать!
— Я не могу! Может быть, ты сможешь! Стреляй в него! Стреляй в него рукой!
Она взглянула на него, не понимая. Ральф энергично взмахнул рукой несколько раз, но, прежде чем Лоис успела отреагировать, Розали издала последний жуткий вой. Лысый врач поднял скальпель и… опустил его. Но перерезал он не глотку Розали. Он перерезал ее «воздушный шарик».
2
Из каждой ноздри Розали струились ниточки, всплывавшие вверх и сливавшиеся воедино дюймах в шести над ее мордой, образуя изящный хвостик, и именно в точке их слияния скальпель лысика № 3 сделал свое дело. Застыв от ужаса, Ральф наблюдал, как отрезанный хвостик поднимается в небо, похожий на веревочку вырвавшегося на свободу воздушного шарика, наполненного гелием. Поднимаясь, хвостик ни за что не цеплялся. Ральф думал, тот запутается в ветвях старой сосны, но этого не произошло. Наткнувшись на одну из веток, «воздушный шарик» просто прошел сквозь нее.
Конечно, подумал Ральф. Точно так же дружки этого малого прошли сквозь запертую дверь дома Мэй Лочер, когда сотворили с ней то же самое.
За этим последовала другая мысль, слишком простая и отвратительно логичная, чтобы ей не поверить: перед ним не космические пришельцы, не маленькие лысые врачи. А Центурионы. Центурионы Эда Дипно. Они не похожи на римских солдат в жестяных трусах из эпических кинолент вроде «Спартака» и «Бен-Гура» — это верно, но они должны быть Центурионами… не так ли? В шестнадцати или двадцати футах над землей «воздушный шарик» Розали просто-напросто испарился, превратившись в ничто.
Ральф обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как лысый карлик стащил вылинявший голубой ошейник с собаки через голову, а потом отпихнул ее обратно к дереву. Ральф пристальнее вгляделся в Розали и почувствовал, как его плоть теснее прижалась к костям. Его сон про Кэролайн оборачивался страшной жестокой реальностью, и он изо всех сил старался удержать в груди вопль ужаса.
Правильно, Ральф, не кричи. Тебе нельзя закричать, потому что стоит тебе начать, и ты скорее всего не сумеешь остановиться — будешь орать, пока у тебя не лопнет глотка. Помни о Лоис, потому что теперь она тоже замешана в этом, и не вздумай начать вопить.
Ох, но как же это было тяжело, потому что жуки из сна, которые выплеснулись из головы Кэролайн, уже полезли из ноздрей Розали корчащимися черными струями.
Это не жуки. Я не знаю, что это такое, но только не жуки.
Нет, не жуки — просто аура другого сорта. Кошмарная черная штуковина — ни жидкость, ни газ — выкачивалась из Розали с каждым ее выдохом. Она не уносилась прочь, а окружала ее медленными гнусными кольцами антисвета. Чернота должна была скрыть собаку из виду, но не скрыла. Ральф продолжал видеть ее молящие испуганные глаза, пока темнота сгущалась вокруг ее головы, а потом поползла по спине, по бокам и ногам.
Это был «мешок смерти», на сей раз настоящий «мешок смерти», и сейчас он смотрел, как Розали с отрезанным «воздушным шариком» безжалостно окутывала себя этим «мешком», словно какой-то ядовитой плацентой. Эта метафора вызвала к жизни голос Эда Дипно в его мозгу — Эда, говорящего, что Центурионы вырывают младенцев из утробы матерей и увозят их в крытых грузовиках.
«Никогда не интересовались, а что у них там, под брезентом?» — спрашивал Эд.
Док № 3 стоял, ухмыляясь, возле Розали. Потом он развязал узел ошейника, надел ремешок себе на шею и завязал большим слабым узлом, похожим на шейный платок представителя артистической богемы. Покончив с этим, он взглянул на Ральфа и Лоис с выражением усталого самодовольства. Вот так, говорил его взгляд, в конце концов я справился со своей задачей, и вы ни черта не смогли с этим поделать, верно?
[— Сделай что-нибудь, Ральф! Пожалуйста, сделай! Заставь его прекратить!]
Слишком поздно для этого, но, быть может, еще не поздно заставить его убраться восвояси до того, как он сможет насладиться видом Розали, издыхающей у подножия дерева. Он был почти уверен, что Лоис не сумеет нанести удар карате голубым светом, как это получилось раньше у него, но, быть может, ей удастся сделать что-то другое.
Да… Она может выстрелить в него своим способом.
Он не знал, почему он был так уверен в этом, но вдруг понял. Он схватил Лоис за плечи, заставив ее взглянуть на себя, и поднял правую руку. Отведя поднятый торчком большой палец, он направил указательный на лысого человечка, как маленький мальчик, играющий в полицейских и разбойников.
Лоис ответила взглядом, исполненным отчаяния и непонимания. Ральф схватил ее руку и стащил с нее перчатку.
[— Ты! Ты, Лоис!]
Она поняла, подняла руку, выставила вперед указательный палец и сделала детский жест, словно выстрелила: «Пух! Пух!»
Две ромбовидные стрелы серо-голубого оттенка, похожего на цвет ауры Лоис, только гораздо ярче, сорвались с кончика ее пальца и устремились к холму.
Док № 3 пронзительно вскрикнул и подпрыгнул вверх, воздев сжатые кулачки на уровень плеч и прижав каблуки своих черных туфель к ягодицам, когда первая из «пуль» пролетела под ним. Она ударилась о землю, подскочила, как плоский камушек отскакивает от поверхности пруда, и врезалась в домик с табличкой ДЛЯ ЖЕНЩИН. На мгновение весь фасад домика ярко осветился, совсем как витрина прачечной «Буффи-Буффи» — от выстрела Ральфа.
Вторая серо-голубая дробинка врезалась в левое бедро лысика и рикошетом отлетела в небо. Он заорал — высокий, режущий звук, который, казалось, извивался как червяк у Ральфа в мозгу. Хотя это и не могло ничем помочь, Ральф инстинктивно прижал ладони к ушам и увидел, что Лоис сделала то же самое. Он не сомневался, что, если звук продлится долго, он разорвет ему голову точно так же, как от высокого до трескается хрусталь.
Док № 3 рухнул на усеянную сосновыми иглами землю и стал кататься туда-сюда, завывая и держась за свое бедро, как маленький ребенок хватается за ушибленное место, свалившись с трехколесного велосипеда. Через несколько мгновений его вопли стали затихать и он поднялся на ноги. Его глаза сверкали из-под белой нити сросшихся бровей. Панама Билла съехала на затылок, а левая сторона халата стала черной и дымилась.
