— Думаю, что и среди них есть много тех, кому ты и хочешь помочь, и одновременно не хочешь. Думаю, что их там очень много.
— Придут — увидим, — совсем по-взрослому резюмировала Настя.
— А ты можешь помочь мне? Рассказать, что за зло живет внутри меня? Помочь справиться с ним?
— Нет, не могу… — вздохнула она. — Не знаю, как тебе объяснить…
— Не объясняй. Я и так понимаю. Опять то же самое, я из тех, кому вроде бы и хочется помочь, а вроде бы и не хочется, да? Ты, ведь, видела, что творило это мое зло? Видишь, какой след за мной тянется?
— Не в том дело. Я не совсем верно объяснила, почему мне приходилось отказывать многим из тех, кто приходил ко мне. Дело не в моем желании, хотя и оно тоже важно. Просто часто я чувствую, что не должна исцелять некоторых людей. Я не могу себя заставить сделать это! Иногда их болезни, физические, или душевные — их испытание или наказание. Они должны сами справиться с ними, и я просто не могу вмешаться. Мне нельзя, понимаешь?
— Понимать-то понимаю, но… В таком случае, кто источник этих бед? Испытания, наказания, просто болезни? Бог?
Настя покачала головой.
— Не знаю. Если Бог и существует — он непостижим. Нам с тобой никогда его не почувствовать, и не понять. Просто есть какая-то сила, которая уравновешивает чаши весов. Если человек совершил много зла — он получит свое наказание. Если много зла приключилось с ним, или же если он сделал много хорошего — будет награжден чем-то.
— Тогда получается, что ты не должна ничего менять никогда и ни в ком.
— Нет, Женя. Ты еще не понял… Я — тоже часть этого равновесия. И ты — тоже. Нужно просто открыться, просто научится чувствовать.
Голова пошла кругом. Все отошло на задний план — пришельцы, опасность, ночь за окном. Все стало четко и кристально ясно. Он — тоже часть равновесия! Как жаль, что Бабай не слышит этих слов.
Часть равновесия — вот кто он. Настя — это награда. Он — наказание. Она исцеляет тех, кто должен получить свой приз. Они с Бабаем — убивают тех, кто должен быть наказан. — Нет, ты не понял! — небесно голубые глаза смотрели на него осуждающе. — Ты пытаешься оправдать себя, а не понять. Я не могу подсказать тебе! Ты должен понять все сам!
— Это как лечить алкоголика, да? — спросил Женя. — Или он захочет сам помочь себе, и тогда ты ему уже не нужна, или он так ничего и не сможет сделать.
— Примерно так…
В кухню вошли двое чужаков, встали по разные стороны стола, и переводили взгляд с одного человека на другого. Женя не замечал их. Настя, кажется, тоже.
Чего он не понимает? Что она пытается ему сказать?
Ладно, с оправданием — все понятно. Он действительно искал какую-то мысль, идею, которая оправдала бы ту кровь, в которой по локоть перепачканы его руки. Жестокость Бабая, его безграничную радость от чужих страданий, и тот факт, что сам он частично одобрял его действия. Заставлял себя осуждать эти убийства, но не мог сделать этого!
Равновесие.
Каждому воздастся по его заслугам…
Строки из Библии сами всплывали в голове. Но нет, Библия тут не при чем, Настя абсолютно права, говоря, что Бог непостижим. Есть он, или нет — никто не может этого знать. Впрочем, нет, этот голубоглазый ангел — может, но все равно ничего не скажет.
Равновесие.
Зло внутри него… Но это не Бабай. Настя сказала четко и не двусмысленно, что увидев их в первый раз, она даже не догадывалась что Женя не знает о существовании своего брата по разуму. Что же тогда?
А что, собственно, такое равновесие? Каждому воздастся… Но воздаст не Бог — он непостижим, и даже если допустить что он есть — ему просто по статусу не положено снисходить до тварей земных, коими являются люди. Тогда кто воздаст?
Ответ очевиден — равновесие. Равновесие, которое поддерживают сами люди! Человек, подаривший людям счастье, будет вознагражден любовью той, которая полюбит его. А она в свою очередь получит в награду ребенка, отцом которого будет ее избранник.
— Видишь, как все просто? — спросила Настя. Не только он ощущал дуновение ее мыслей, эта связь работала и в обратном направлении.
Да, все было просто. И в то же время так сложно. Люди не могли регулировать равновесие целиком и полностью. Должна существовать еще какая-то сила, которая направит влюбленных навстречу друг другу, которая наградит язвой стервеца, и раком мозга — убийцу.
— Она существует, — прокомментировала его мысли Настя. — Неужели ты никогда об этом не задумывался? Я поняла это еще в шесть лет!
Она говорила об этом так, как будто ее шесть лет были не год назад, а целую вечность! Впрочем, нет. Все, что было до FV — было вечность назад.
Сила, поддерживающая равновесие и справедливость. Не Бог, ведь Бог непостижим. Просто сила. Но и она не справится в одиночку. Все взаимосвязано. Ни люди, ни эта сила не могут существовать по одиночке. Быть может даже эта сила — плод коллективного сознания целой планеты, как Ноосфера Вернадского. Сфера разума!
— Этого уже тоже не постичь, — остановила полет его мыслей Настя.
— А я? При чем тут я? Твое место в этой картине понятно — ты просто сильнее других. А я?
— И ты.
Вот теперь все стало кристально ясно. Он был почти прав с самого начала. Он такой же, как она, только стоит по другую сторону баррикад. Настя — исцеление, он — наказание. Вот только она еще ни разу не подарила ни толики своей силы никому, кто бы этого не заслуживал, а он, они с Бабаем, почти наверняка убили многих, кто не заслуживал смерти. И как убили…
Детство! Тогда, в автобусе, Настя сказала ему, что когда-то в детстве он знал о существовании зла внутри себя, но заставил себя забыть. Как легко он списал эти слова на Бабая, которого тоже заставил себя забыть в четыре года. Тогда ему показалось, что он вспомнил все, что произошло много лет назад за верандой в детском саду…
Нет, теперь, только теперь он вспомнил все. Когда лоскут содранной, залитой еще теплой кровь кожи опускался на его плечи, он испугался не вида крови, и не жестокости Бабая, а своих мыслей. Той ненависти, которая алым огнем опалила его разум. Его воспитателя убил не Бабай — они убили его вместе. Женя, и его второе «Я» истязали его с одинаковой яростью.
Бабай был прав. Он — не демон, живущий в его сознании, он просто его второе «Я». Проекция Жениного сознания на казавшийся ему жестоким и отвратительным мир. Его оружие против всего мира, которое он, слава Богу, пустил в ход в детстве лишь однажды. А ведь мог сделать это еще и еще. Мог вывернуть руки из суставов маме, когда та отказалась купить ему мороженое, остановить сердце отцу, когда тот шлепал его за какую-либо провинность. Мог, легко мог!
