В следующем номере в рубрике «Нам пишут» я прочел странное письмо: «Уважаемая редакция. Я знаю тайну, которую не могу вам сообщить. Как пионерка, и надеюсь, в самом ближайшем будущем стану комсомолкой, я клялась всегда говорить только правду, быть верным товарищем, не бросать друзей в беде, защищать слабых и следовать учению Владимира Ильича Ленина. Именно потому я и пишу это письмо. Я вас умоляю! Прекратите публиковать в газете стихи ученицы 4-й школы 8-го «А» класса Ангелины. Эти стихи не соответствуют уровню нашей районной газеты, они плохи. Надеюсь на понимание. Ваша преданная читательница М.»
Тут же следовал ответ редакции: «Дорогая М.! Вы прекрасно усвоили критерии, которым должен соответствовать пионер и комсомолец. Но говорить об учении великого Ленина, это еще не значит уметь ему следовать.
Наша редакция убеждена, что молодому Володе Ульянову никогда не было присуще такое низкое человеческое качество, как зависть. Во-первых, какие стихи соответствуют уровню газеты «Трибуна труда», определяет исключительно профессиональная редакция нашей газеты. Во-вторых, стихи пионерки Ангелины соответствуют уровню газеты «Трибуна труда», потому что они нам всем без исключения понравились. Нам стало известно, что ты сознательно скрыла от наших читателей два нюанса. Редакция газеты смогла выяснить, что зовут тебя не М., как указано в твоем письме, а Н.Н. И, самое главное: ты учишься в одном классе с пионеркой Ангелиной. Нам кажется, таких девочек не следует принимать в комсомол. Зависть и ВЛКСМ несовместимы!»
Я перечитывал эти два письма еще и еще. Н.Н.! Это моя мама. Как подло – на весь район так унизить мою маму. Да что маму, просто девочку. Подросток доверился этим выродкам, а они публикуют ее фамилию и имя, и все это происходит в маленьком городишке, где все друг друга знают. Впрочем, переживать о трудном детстве моей мамы сейчас было не время. Мама пишет в редакцию о некой тайне, которую она знает, но не может сообщить. Понятно, что она не могла открыто написать в редакцию о прямой связи между стихами Ангелины и смертями детишек. Эти придурки ее просто бы не опубликовали, а в гости к моим бабушке с дедушкой наведались бы врачи с рекомендацией положить их дочурку на медобследование. Н.Н. не удалась такая завуалированная попытка остановить Анилегну.
Оставалось три последних апрельских номера газеты. Уже в следующем было очередное стихотворение, подписанное девочкой Ангелиной.
Как все же жизнь в стране прекрасна!
И мы спешим в девятый класс.
Любовь, цветы и новостройки,
И коммунизм, и Первомай!
И две подружки – ты и я.
Мы будем помнить нашу юность,
И если вдруг ты упадешь,
Я помогу, я не забуду!
Как все же жизнь в стране прекрасна!
И я спешу в девятый класс.
Любовь, цветы и новостройки,
И коммунизм, и Первомай!
Стихотворение действительно было дрянное. Похоже, тогда можно было публиковаться с чем угодно, лишь бы встречались слова «коммунизм», «Первомай», «партия» и «Ленин». По-идиотски выглядит линия «любовь, цветы и новостройки». Как можно новостройки ставить в один ряд с любовью и цветами? Но мое внимание привлекло совершенно другое. Одно маленькое изменение, но именно оно указывало на фатальность стиха. В первом четверостишии вторая строчка выглядела так: «И мы спешим в девятый класс», а в последнем уже по-другому: «И я спешу в девятый класс». В конце стихотворения Анилегна спешит в девятый класс уже без своей подружки.
Я просмотрел предпоследнюю газету. В ней не было ничего меня интересующего. Наконец я взял в руки последний апрельский номер «Трибуны труда» за 1969 год, испытывая при этом такое волнение, как будто газете и не было почти сорока лет. Точно так же я когда-то в классе шестом с замиранием читал последние параграфы учебника истории по Римской империи, надеясь, что все закончится для римлян хорошо, хотя уже сто раз видел рисунок с подписью «Варвары разрушают Рим».
Успокойся. Четвертое стихотворение Анилегны опубликовано. И четвертый ребенок умер. Чего это я разволновался ни с того ни с сего? Это ведь было в 69-м году. Да успокойся уже. Но я не мог объяснить природу неожиданно нахлынувшего на меня волнения. Я сидел перед нераскрытым последним номером «Трибуны труда», бездумно читая заголовки на первой полосе и боясь развернуть газету. Там уже ничего не изменится. Все это было опубликовано почти сорок лет назад. Последний довод меня немного успокоил.
Я развернул газету и стал искать рубрику «События района». «Вчера вечером на стройке пятиэтажного дома произошло трагическое происшествие. Две девочки-подружки залезли на крышу, и одна из них по неосторожности сорвалась вниз. Девочка пятнадцати лет погибла. Причины, по которым подростки смогли проникнуть на охраняемый объект, выясняются.»
Ну вот и все. Девочка погибла. Я знал это еще в самом начале. Отчего же я волновался? Но, как ни странно, мое волнение все еще не прошло. Я стал просматривать газету дальше и дошел до рубрики «Нам пишут». Рубрика, обычно начинающаяся письмами-вопросами читателей, на этот раз открывалась письмом самой редакции: «Дорогие читатели «Трибуны труда»! Совсем недавно мы отвечали на письмо пионерки Н.Н., которая просила не публиковать больше стихи ее одноклассницы в нашей газете. Этого мы для нее сделать не можем. Зато мы выполняем другое ее пожелание, которое осталось за рамками опубликованного нами письма. Мы печатаем ее стихотворение, которое она просила опубликовать ранее. Честно говоря, в редакции возникла дискуссия по этому поводу (неужели?), так как стихотворение понравилось далеко не всем. Но все же мы решили его напечатать по той причине, что Н.Н. вчера трагически погибла, сорвавшись с крыши новостройки. Редакция приносит соболезнования родителям девочки».
Только теперь я понял всю природу своего волнения. Но этого не может быть! Бред! Моя мама не может погибнуть до моего рождения! Это абсурд. И вообще, чем я занимаюсь? Читаю вшивую районную газетенку сорокалетней давности! А если здесь напишут, что Ленин – первый космонавт на Земле, этому тоже поверить?! Но волнение во мне не проходило. Напротив, оно переросло в другое, более депрессивное чувство. Как только я прочел о смерти Н.Н. в далеком 1969 году, во мне поселилась некая пугающая пустота одиночества. Как будто я сейчас пережил то, что произошло с Н.Н. тогда.
Я перевернул последнюю страницу, чтобы прочесть напечатанное стихотворение. Но его там не было! В середине страницы была аккуратно вырезана небольшая полоска.
21 апреля. Пятница
