Кушинг покачал головой.
— Нет… но я ожидал увидеть нечто подобное. А вы разве нет? Где-то в глубине души не ожидали?
Кушинг рассказал им, что это и есть истинное Саргассово море, настоящее корабельное кладбище. Великая свалка мировых океанов… только не где-то на Земле, как всегда думали матросы, а здесь, в этом зачумленном подвале. В этом влажном, зловонном, туманном море, к югу от ниоткуда.
— Так вот что они видели, — возбужденно произнес Гослинг. — Все те старые истории о Саргассовом море, кладбище кораблей, кладбище дьявола… Господи, как ты и говорил, Кушинг, это оно. Это не вымысел, это реальность.
— Да, это оно, — сказал Маркс. — Суда, должно быть, проходили здесь, матросы видели все это и по возвращении рассказывали истории… Наверное, думали, что все время находились в реальном Саргассовом море.
Джорджу все это не нравилось. Он ощущал себя исследователем, обнаружившим в Африке легендарное слоновье кладбище. Он видел то, чего не должен был видеть. Ни один человек не должен был это видеть, тем более рассказывать об этом другим. Он знал, что некоторые вещи лучше оставить для легенд и сказок.
Течение здесь было слишком слабым, чтобы сдвинуть с места те большие суда, но его вполне хватало, чтобы толкать шлюпку и плот дальше в мрачные, туманные топи.
— Почему старые парусники застряли, я могу понять — сказал Маркс. — Штиль, потеря хода… но сухогрузы и пароходы? Нет, они легко могли здесь пройти.
— Может, эти водоросли гуще, чем кажется, — предположил Кушинг. Он окунул весло в вязкую, плавучую массу, и не сумел определить ее глубину. — Они могут уходить вниз на милю.
Гослинг кивнул.
— Согласен. Но даже с большими дизелями и паровыми турбинами можно рано или поздно остаться без топлива, верно? И что потом?
— Потом ляжешь в дрейф, — сказал Маркс.
— И тебя снова принесет сюда.
Все подумали о безысходности своего положения, о сотнях кораблей, застрявших здесь, словно ископаемые в чьей-то мрачной коллекции. Потом посмотрели друг на друга. Все походили в тумане на жутких призраков, подсвеченных неведомым источником света. Снова появились те две луны. Большая красная отбрасывала кровавые блики на мачты и реи, на трубы и грузовые стрелы.
Поллард не произнес ни слова. Казалось, его ничего особо не удивляло. Чесбро, напротив, выглядел крайне напуганным.
— Мне не нравится это место, — сказал он. — Оно похоже… на кладбище.
Так оно и было.
Кладбище морей. Только в этом нечестивом месте кладбище было беспокойным и тревожным. Мерзкий некрополь мертвых, утонувших вещей, склизких, опутанных водорослями и грибком. Оно исторгло назад то, что не смогло удержать в своем черном кладбищенском чреве — заболоченные могилы и покрытые плесенью, изъеденные червями гробы, осыпающиеся, плавучие склепы и продолговатые ящики, драпированные гниющими водорослями и зеленым саваном тумана. Они возвышались из ядовитых водорослей, целиком или фрагментарно, покрытые болезненными тенями, клонящиеся в разные стороны, словно древние надгробия и опутанные паутиной монументы. Корабли здесь были мумиями, пустыми оболочками, безглазыми трупами, созданными из труб, костей и склепных балок. Сваренными из пожелтевших бедренных и серых локтевых костей, заплесневелых ребер и голых, лишенных мяса позвоночников. Это были инородные экзоскелеты и корабли-призраки, эксгумированные духи, восставшие из тлеющих бездонных могильников.
Да, только скелеты и существа, пожелавшие стать скелетами. Существа, искавшие черные глубины, промываемые водами склепы, вырезанные в илистом морском дне, глубоководные катакомбы из плывучего ила, вырытые морскими могильными червями.
Господи, — подумал Джордж, — это место напоминает какое-то гребаное святилище.
Но только не доброе. Не такое, которое вызывает светлые воспоминания и умиротворение, а которое пробуждает почти атавистический ужас. Это место было пропитано злобой и душевным расстройством. Все они были здесь так одиноки. Так далеки от доброты, тепла и заботы. Все те корабли, темные, пустые, царапаемые тайным мраком, который пожирал их кость за костью.
Джордж видел эти суда, а также чувствовал их. Глотал огромную черную тишину и сумрачные отголоски. Чувствовал, как память этих кораблей заполняет его, бросает его грезящий мозг в какую-то яму, где он слышал голоса. Да, голоса потерянных душ, погибших на борту тех судов, либо просто потерявших рассудок. Все они были здесь, все те измученные голоса. Они кричали ему, являли ему темные истины, от которых ему самому хотелось кричать. Он находился на дне сырого, пахнущего морской водой колодца. Чувствовал, как они трогают его, шепчут, смеются и плачут. Несмотря на свою множественность, это была одна губительная сущность. Чудовище, обезумевшее от скорби, с тысячей рук и пятью тысячами стальных пальцев. Джордж слушал, потому что у него не было выбора. Джордж «считывал» их, так же, как Кук «считал» последние ощущения лейтенанта Форбса на борту «Циклопа». Познавал их мысли и воспоминания, их боль, скорбь и ярость.
Он видел все те огромные корабли, все те трех- и четырехмачтовые суда, скользящие под покровом лунного света, рассекая волны. Пронзительно скрипели снасти. С парусов и канатов лилась дождевая вода. Высоко вздымались мачты и реи. Хлопали на ветру паруса. Руки поднимали и опускали канаты и ванты. А море было неизменным. Бушующим, с накатывающими суровыми волнами. Острые носы кораблей рассекали его, и оно расступалось, словно пшеница под косой. Джордж чувствовал приближение того кладбищенского тумана. Заслоняющего звезды, удушливого, затягивающего судно за судном в свой мглистый туннель небытия.
Корабельные колокола звонят.
Кричат голоса.
О, пожалуйста, о, пожалуйста, вытащите нас отсюда! Господь всемогущий, вызволи нас из этого ужасного места. Пожалуйста, господи!
Пожалуйста!
Мы сбились с пути.
Попали в штиль.
Легли в дрейф.
Мы гибнем.
Теряем рассудок.
Туман объедает плоть с наших костей.
И корабли уносило все дальше, окутанные туманом, обреченные и отчаявшиеся. Один за другим они попадали в плен водорослей и тлена. Купались в склизкой воде этого не знающего приливов моря. Затягивались в шевелящиеся глубины и влажные могилы водорослей, где обитали твари с невидящими глазами, раздутыми щупальцами и слюнявыми ртами. И возможно, нечто гораздо худшее, которое могло выплыть из тех клубящихся миазмов. Нечто мерзкое и болезненное. Горящее, дымящееся, и искрящееся. Нечто, извергающее лед.