за что быть благодарной. Только из сострадания к вам, мой бедный ужасный
родитель, я обещаю не писать больше в нашем, а вовсе не в твоем дневнике. Уразумейте, что это обещание действует до тех пор, пока вы не спровоцируете меня своим поведением на некоторые замечания и ремарки.
С искренними комплиментами – Мария, баронесса фон Фридель.
Страница 1008, почерк барона:
Я осмотрел все комнаты в замке. Я узнаю все свои комнаты, но где она живет, никак не пойму. У нее, безусловно, преимущество передо мной, потому что она может помнить все, что происходит, когда она – это я, но я не могу вспомнить ничего или почти ничего из того, что происходит, когда я – это она.
Ее комнаты находятся в задней части дома, рядом с лесом. Она также перенесла туда рояль. Их там три – гостиная, спальня и гардеробная. Я открыл комод и шкаф в ее спальне. Они были полны женской одежды и других женских вещей. Внезапно дверь открылась, и вошла молодая горничная, которую я никогда раньше не видел.
– Могу я поцеловать вашу руку, милостивая леди баронесса? – спросила она. – Вам помочь переодеться?
Я махнул ей, чтобы она уходила. У меня есть горничная, когда я – это она! И все слуги называют меня баронессой, когда я перехожу в эти комнаты! Я открыл ее письменный стол – по-видимому, она очень организованна. Все квитанции лежат в красивых маленьких конвертах. На столе – листок бумаги с написанными на нем заметками: Заказать сосновое мыло «Крем Симон» [40]! И эльзасскую воду! А под ними – следующие слова: Во что бы то ни стало сшейте черное платье, когда он наконец…
Когда он, наконец, что? Очевидно, когда я, наконец, полностью исчезну! Тогда она наденет черное – и будет в трауре! Как трогательно!
Я выбежал из ее комнат. У меня вдруг возникло ощущение, что я снова преображусь, если останусь там еще на секунду. Я закрыл дверь; выдохнул с облегчением, убедившись, что я все еще в себе.
Я поднялся в комнату тети Кристины. Она была старшей из трех моих теток, притом прожила намного дольше остальных. Я вошел в ее комнату. Не был тут с тех самых пор, как вернулся в замок Айблинг. Шторы были задернуты, солнечный свет еле-еле пробивался сквозь них. Пыль толстым слоем крыла все вокруг. От декоративных покрывал на стульях и диванах исходил слабый аромат лаванды.
На столе под стеклянным колпаком стояло чучело мопса. Это был Тутти, я узнал его, хоть чучело и было сделано очень скверно. Тутти был любимчиком тети – отвратительный злобный недопесок, ненавистная тварь, отравившая мне детство. Он всегда рычал на меня и таращился злобными глазками: я боялся зайти в комнату, если мопс в ней сидел, боялся чуть ли не до смерти. И вот теперь эта комната безраздельно принадлежит ему, набивному Тутти в стеклянном плену, а я так нагло вторгся. Он уставился на меня своими огромными желтыми глазами с той же глупой, ядовитой ненавистью прежних времен. Я никогда не делал ничего, что могло бы разозлить этого жирного пса, но его стеклянные глаза все еще говорили: «Я никогда тебя не прощу».
И я испугался. Я снова испугался это толстое, скверно набитое чучело, эту мертвую собачонку с остекленевшим взглядом, которая всегда ненавидела меня и все еще ненавидит. Я не мог встретиться с ним глазами. Я снова повернулся к окну… там стояла она. Сдвинув занавески, она распахнула ставни настежь.
– Фэнни! – крикнула она во двор внизу. – Фэнни! Немедленно поднимись сюда и убери эту комнату. Ужас, как здесь все запылилось!
Затем она исчезла. Я снова стоял у стола, но оно было распахнуто настежь. Вскоре вошла Фэнни, неся метлу. Я стыдливо прошмыгнул мимо нее.
Страница 1012, почерк барона:
Я сижу за своим письменным столом. Газета лежит передо мной. Она датирована шестнадцатым сентября, но мой личный календарь оставлен на пятом августа. Целых шесть недель выпадения из мира! Меня здесь вообще не было. Я всего лишь гость в этом мире и в этом замке, который теперь принадлежит ей.
Но я не уйду мирно, не сдам замок без боя. Если я уже проиграл, только в бою у меня остается шанс на реванш. Да будет так!
Позже. Побывал в ее комнатах. Выбросил все ее платья и вещи. Кохфиш строит огромный погребальный костер во внутреннем дворе. Я вынул все из ее ящиков и комодов, вытряхнул весь скарб, что ей принадлежит, свалил во дворе и сам, лично, разжег костер.
Кохфиш стоял рядом, по его щеке скатилась слеза; не знаю, может быть, причиной был дым. У него что-то было на сердце, и я прямо спросил его, в чем дело.
– Это правда, барон? – спросил он. – Это действительно так? Вы вернулись к нам навсегда? – Он протянул руку, и я пожал ее, будто обещая что-то.
О небеса, если бы только я мог сдержать такое обещание! Я отпустил горничную леди. Попросил Кохфиша вручить ей счет за полтора года, если она немедленно уйдет. Завтра я отправлюсь в путешествие. Мне не нравится проклятая бабская аура этого места.
Страница 1013, женский почерк:
Вы не уедете, господин барон! Но уеду я, пусть даже и в вашем мужском костюме. Я уеду в Вену и закажу себе там новое приданое, Фэнни поедет вместе со мной. Берегитесь, герр, ваши выходки непростительны.
Страница 1014, почерк барона:
Проснулся в своей постели. Позвонил – явился Кохфиш. Он ничего не сказал, но я достаточно прочел на его лице: радостное удивление по поводу того, что я снова здесь – и безнадежная покорность, сколь бы долго мое безумие ни продолжалось.
Я позавтракал. Прошел по всем комнатам – в них перемены. Все вычищено, мебель и картины переставлены и перевешены. Я хотел поехать верхом и пошел в конюшню. Моих лошадей там больше нет – они проданы. Зато там стояли три чудные кобылы с длинными хвостами – под дамское седло.
Итак, я попран. Всем заправляет она. Она оставила мне только две комнаты: спальню и библиотеку, где я работаю. Я еще раз прочел то, что она написала на последней странице: «Берегитесь, герр, ваши выходки непростительны».
Я кое-что заметил. Это хороший знак, и я воспользуюсь им. У меня в кармане лежит браунинг. Я видел ее два раза – тогда, у очага, и в комнате тети Кристины. Если увижу и третий, это будет последний раз.
Та же страница, женский почерк:
Вот как, барон? Проверьте карманы еще раз – «браунинг» ваш я заперла в столе,
