Но тут водительская дверь распахивается, и Генри вываливается наружу, на землю. Он поднимает на Джима тяжелый взгляд и наполовину бежит, наполовину хромает вокруг двери так, чтобы их с Джимом разделял стальной щиток.
– Лучше убирайся оттуда, Генри! – кричит Джим.– Если не хочешь, чтобы тебя разнесло к чертовой матери!
Часть Джима искренне надеется, что так и будет, он жаждет посмотреть, как машина взрывается вместе с полицейским внутри, а тело Генри разорвет на части. Джим представляет, как маленькие конечности отлетают к деревьям в двадцати ярдах от него. И улыбается этой картине.
Но расчетливая часть Джима хочет оставить Генри в живых, по крайней мере пока. До тех пор, пока мужчина не получит деньги и не доберется до границы. Конечно, теперь ему придется ехать на «пинто», а для этого нужно найти чертовы кабели, которые он оттуда вырвал. Но сейчас у него есть время – о да, минуты снова на стороне Джима. У него есть несколько часов, чтобы запереть Генри где-нибудь в укромном месте, хорошенько все обдумать и довести это дерьмовое шоу до завершения.
Он почти беспечно наблюдает, как Генри, всхлипывая, взбегает по крыльцу и возвращается в дом, вероятно, ожидая пулю в спину.
Джим не стреляет, а вместо этого продолжает хромать вперед, не спуская глаз с открытой дверцы машины, ожидая появления незнакомца на тот случай, если две пули Джима не довершили начатое. Он ворчит на ходу, разозленный и страдающий от боли, прекрасно понимая, что нога сломана, колено вывернуто каким-то ужасным образом и, вероятно, разорвано изнутри. Наверное, коленной чашечке тоже кранты. Но больницы не предвидится, так что ему придется разобраться с этим в Мексике.
«Ну и хаос»,– думает мужчина, и внутри у него снова разгорается ярость. Несмотря на то, что хитрая, планирующая, интеллектуальная часть его мозга просит быть хладнокровным и все обдумать, другая часть, отвечающая за бешеного быка, немного разыгралась и подает всевозможные плохие советы.
Например, что парня можно убить и сейчас.
«Да, было бы неплохо»,– думает Джим, ковыляя к машине с пистолетом наготове.
– Ты там сдох? – кричит он, затем быстро наклоняет голову, чтобы заглянуть в окно, ожидая увидеть окровавленный труп мужчины поперек сиденья.
Но там никого нет. Пусто.
Сбитый с толку, Джим смотрит на заднее сиденье, затем наклоняется к открытой дверце, морщась от боли в ноге.
Переднее сиденье не только пусто, но и не выдает признаков того, что там вообще кто-то был. Ни крови на обивке, ни трупа. Только две аккуратные черные дырочки там, где пули пробили спинку сиденья, и маленький кусочек белой набивки там, где должен лежать мертвец. Пассажирская дверь закрыта – плотно прижата к стене дома,– окно поднято. Никто не смог бы сбежать так, чтобы Джим этого не заметил. Ни за что.
– Не знаю, как вам,– говорит Джим вслух, ни к кому не обращаясь,– но у меня так чувство, что я попал в сраную «Сумеречную зону».
Он пытается отшутиться от своего дискомфорта, от недоумения по поводу исчезнувшего человека, но он потрясен. Расшатан. Реальность уже давно взяла отпуск, а он просто ждет, когда та вернется и поставит все на место. Но он не станет зацикливаться, и укол тревоги, пронзающий позвоночник, подсказывает, что всего лучше не знать. Лучше просто придерживаться плана, и пусть вся эта странная, пугающая хрень проплывет мимо, пройдет сквозь него, как прохладный туман, пока сам Джим шагает к свету.
– Продолжай идти, вот так,– говорит он, чувствуя себя лучше, заставляя себя забыть о призраках, монстрах и предательствах.– Схвати мальчика,– бормочет он,– забери его, возьми деньги, убирайся.
Просто. Действуй просто, Джим, и все пойдет как надо.
Джим отходит от машины, все еще уверенный, что та может взорваться в любой момент, и храбро ковыляет вверх по крыльцу через открытую входную дверь, бормоча, как бездомный наркоман:
– Забери мальчика, возьми деньги, убирайся… Забери мальчика, возьми деньги, убирайся…
Оказавшись внутри, он сразу же замечает Генри, стоящего наверху лестницы, положив руки на старые перила, будто ждет, когда папа вернется домой с работы.
Джим поворачивается, закрывает дверь и на мгновение оглядывает комнату – кровь, битое стекло, изувеченные тела. Изжеванный труп Дженни.
«Ну и хаос»,– снова думает он, разочарованный в себе за то, что допустил такое. Операция прошла совсем не чисто. Все было непрофессионально и определенно не соответствовало его личным стандартам. Он раздраженно качает головой, но знает, что былого не вернуть, и теперь ему остается лишь довести дело до конца.
Он поднимает взгляд на Генри, сжатый пистолет болтается у него на боку.
– Привет, сынок,– говорит он, дьявольски изображая отцовскую любовь, натянутая улыбка растягивается по лицу, обнажая слишком много зубов и не касаясь глаз.– Папа дома.
Генри дрожит, и Джим в восторге.
– Может, подойдешь и обнимешь старика?
* * *
У Генри мало времени. Он бежит по собакам и крови к подножию лестницы и двум канистрам с керосином. Снимает крышку с той, что кажется более заполненной, затем берет синюю – хлюпающую и противную – и начинает тащить ее вверх по лестнице задом наперед, опрокидывая до упора, прозрачная жидкость выплескивается на дерево, которое жадно ее всасывает.
С каждым шагом нижний край канистры ударяется о его колени, и он, пригибаясь, поднимается наверх, затем осторожно ставит ее у перил. Генри слышит, как Джим на крыльце одной ногой отодвигает канистру в сторону, скрывая ее из виду. Затем мальчик осматривает коридор слева от себя. Перила тянутся примерно на десять футов, с дорожки открывается вид на главную комнату внизу. Потом коридор, а затем открытая дверь его комнаты, где гниет труп Грега. Если он правильно рассчитает время, то все должно получиться.
Но это будет нелегко.
Он вытаскивает из кармана желтый спичечный коробок, который дал ему Лиам, и сжимает его в своей потной ладони.
Пока Джим отпихивает в сторону одну из бедных собак, чтобы закрыть дверь, Генри терпеливо ждет, чувствуя ужасную пустоту внутри, как будто часть его мозга онемела.
С того дня, как очнулся в больнице, он постоянно ощущал в себе чье-то присутствие – разговаривал с ним, слушал его, наслаждался его обществом, держался за него, как за детское одеяльце. Но теперь одеяло сброшено, и все стало иначе. Черный глаз исчез. Как и шестое чувство, позволяющее видеть мысли людей, видеть цвета их чувств. Теперь для Генри Джим выглядит нормальным, просто плоть и кости. Генри пытается – старается изо всех сил – понять, о чем думает Джим (например, хочет убить Генри сейчас или позже), но ничего не видит. Мужчина бесцветен. Просто физическое тело, шаркающее вокруг, сумасшедшее и злое.
Жизнь – это вопросы, на которые ты не знаешь ответов, именно их поиск и делает нас людьми.
Генри ненавидит пустоту, отсутствие своего дара и ненавидит своего отца за то, что он снова его бросил, но об этом придется подумать позже. Всем этим эмоциям – потере, гневу, замешательству – придется подождать. Сейчас есть проблемы и поважнее.
У него будет только один шанс, и его нельзя упускать. Если все сработает, Джим будет мертв. Если нет, то, скорее всего, он сам будет мертв.
Но все сводится к одному:
Хорошо или плохо, но скоро все закончится.
Прилива облегчения от этой мысли более чем достаточно, чтобы придать Генри смелости сделать то, что ему нужно.
Когда Джим приближается, глядя на него снизу вверх с мерзкой ухмылкой, Генри замечает, что потрепанная простыня, отделяющая кухню от гостиной, темнеет.
Затем медленно, бесшумно отодвигается в сторону.
«А вот и Волшебник,– думает Генри.– Пожалуй, это кое-что меняет».
Заставляя себя смотреть на Джима, а не на то, что появляется из-за простыни (Великий и могучий Оз!), Генри лихорадочно соображает, вырабатывает совершенно новый план, который, кажется, имеет более высокие шансы на успех.
