Внутри послышались шаги, будто престарелый слуга-человек неуверенно семенил ногами. Куда, черт возьми, запропастились близнецы? Я вспомнила о черепе в подземном укрытии. Пожиратель печени съел по крайней мере одного кровного слугу. Почему все остальные до сих пор живы? Я почувствовала подступающую тошноту. Близнецы мне тогда понравились.
Когда шаги в доме затихли, я отступила назад и со всей силы ударила ногой прямо по засову. Он выдержал, но иссохшее дерево вокруг него дало трещину, отозвавшись резким, неприятным звуком. Служанка взвизгнула. Сработала сигнализация. И тут же замолчала. Словно благословение подуло на меня прохладой, освежая лицо. Служанка по-прежнему пронзительно кричала.
Я повернулась к съежившейся от ужаса, скулящей женщине. На вид ей можно было дать лет двести: вытянутое лицо испещрено морщинами, кожа неровными складками, как старая тряпка, свисала с челюстей.
— Тебя я не трону, не волнуйся, — сказала я.
Но она не унималась. Подняла руку с зажатым в ней небольшим крупнокалиберным пистолетом.
Быстрым ударом креста я выбила оружие, металл звякнул. Пистолет еще не успел стукнуться об пол, как я схватила ее за плечо и начала трясти, поднесла крест к ее лицу и потащила к стене с нарисованной на ней фреской. Все пошло наперекосяк. Я прорычала:
— Заткнись!
Она замолчала, уставившись на крест. Я указала на мужской портрет.
— Кто это?
Она смотрела на меня недоумевающим взглядом, и мне пришлось повторить вопрос снова. На стенной фреске был изображен светловолосый юноша. Похоже, ему исполнилось пятнадцать, когда он сделался вампиром. Но я должна была убедиться в правильности своих догадок.
— Кто он?
— Грегуар, магистр клана Арсено, — ответила она дрожащим голосом.
— Где его укрытие? — прорычала я. В моих глазах свирепствовал жаждущий крови Зверь.
— Нет! — Она расправила плечи, подняла подбородок. — Никогда! — Тут до меня дошло, что ей приходилось видеть во взгляде своих хозяев картины пострашнее Пантеры.
Я не успела ничего ответить, потому что с лестницы послышался голос:
— Коррин? — скрипучий, бесполый.
Негодующий Зверь внутри побуждал меня к действию. Двигаясь на голос, я стремительно пересекла холл, взлетела по лестнице на второй этаж, на ходу нащупав амулеты на животе. Хотела убедиться, что они все еще на месте.
— Коррин? — Голос был слабый, испуганный.
Это Доминик, блондинка, просившая меня позвонить ей, пошатываясь, вышла из спальни, белая ночная рубашка колыхалась вокруг ее ног. При каждом шаге металлические браслеты на ногах позвякивали. Крест в моих руках угрожающе светился. Доминик сжалась, зашипела, клыки выступили вперед. Я подбежала к ней. Она попятилась назад, ноги путались и подгибались. Падая на пол, она сильно ударилась запястьем, на которое пришелся основной вес тела. Лицо искривилось в болезненной гримасе, она отвела глаза от креста, выставив вперед руку.
— Нет. Не надо, пожалуйста! Убери его.
— Еще не время. Где он? Где выродок?
Она поддерживала сломанное запястье, кость выпирала из-под кожи под странным углом.
— Нет. Я не могу.
— Выбор у тебя невелик, — ответила я, вздыхая. — Я чую его. Он был здесь. Совет вампиров дал мне право убить тебя за пособничество ему.
Пантера рвалась наружу с диким рыком.
— Пособничество?
Она рассмеялась: неприятный булькающий звук, истеричный и обреченный в то же время. Полный... отчаяния? Вампирам доступно чувство отчаяния? Доминик повернулась ко мне лицом. Кровавые слезы струились по щекам. Кожа такая бледная, казалось, будто она прозрачная.
— Я не укрываю его. И никто из нас у него в пособниках не ходит. Мы его пленники! — со злостью выпалила она. — Надо было прийти, когда я просила.
Она подняла ногу, показывая серебряные кандалы на лодыжках. Под ними краснела опухшая кожа, покрытая гнойными вздутиями, из трещин на коже выступала бледно-красная кровь и отзывалась еле уловимым шипением, соприкасаясь с металлом. Сковывали движения Доминик и позвякивали серебряные кандалы, их-то я и приняла за браслеты.
Я опустилась на колени и осмотрела ее. Бледная, без капли крови. Кожа светло-желтого оттенка, напоминает хрупкий пергамент, запавшие глаза с синяками. На шее следы укусов, похоже, клыки вонзали снова и снова в одну и ту же рану, на месте глубоких царапин уродливые рубцы. Видно, что она истекала кровью часто, беспрерывно, не успевая восстановить силы. Вдобавок... я не знала, что вампиры подвержены переломам.
— Серебро, — догадалась я. — Оно отравляет тебя.
— Да. Меня. И еще троих вампиров из нашего клана он держит здесь в плену.
Я повернулась на одном колене и оглянулась на коридор. В каждом дверном проходе стоял изможденный живой мертвец в ночном одеянии. Я убрала серебряный крест под куртку. Доминик вздохнула с облегчением и уронила голову на ковер с цветочным узором.
— Вы не кормитесь кровью слуг-людей? — спросила я. — И где близнецы? Почему они не освободили вас?
— У молодых слуг крови не осталось, они исчезли. Не знаю, выжил ли кто-нибудь. Остались только старики, их родители или даже бабушки и дедушки. Сопротивляться они не могут и помочь не могут из страха, что он убьет их близких, если они до сих пор живы. И мы не можем пить из-за серебряных кандалов. Яд отравляет кровь. — Она наклонила голову и посмотрела на мужчину на противоположной стороне коридора. — Он забирает слишком много. Нет... — Она снова повернулась ко мне, голова на тонком стебле двигалась медленно. В ее потухших глазах сквозила пустота. В глубоком отчаянии притаилась смерть. Неизбывная, неодолимая безысходность. — Вся кровь мира не насытит его. Даже крови митраистов ему мало. Мы боимся, что, отпей он у нас еще немного, и мы тоже превратимся в выродков, станем кровью и плотью древних легенд. — Она закрыла глаза и прошептала: — Уже сейчас на закате мы слишком долго приходим в себя. Кажется, мы теряем рассудок.
Я протянула руку к ее кандалам:
— Я позабочусь...
Ее взгляд метнулся к моей шее — я почувствовала, как на коже выступила испарина. Магические амулеты обожгли живот, реагируя на опасность, которую представлял собой изголодавшийся вампир. Я поборола желание отпрянуть из-за страха быть укушенной.
— Если я освобожу тебя, сможешь ли ты держать себя в руках и не высосать из меня все до последней капли?
Мужчина на другой стороне коридора тихо рассмеялся:
— Ты ее освободишь — и она разорвет тебе глотку на радостях. Любой из нас не удержался бы. — Он принюхался, задрав голову и облизывая губы. — Твой запах мне знаком. Ты была на вечеринке у Пеллисье. Что-то в тебе есть не совсем человеческое. Аппетитно.
