Из-за колонн, не успев надеть ничего поверх парадного френча, появился и селекционер, бравший у Богдана ведьму в аренду. Выражение его лица не оставляло сомнений, что доволен чудо-верблюдом не только он, но и заказчик.
Кондратий, человек немолодой, только еще поднял подбородок повыше, по-верблюжьему, чтобы отвесить Богдану поясной поклон и произнести речь, как из-за его спины вылетел другой человек, не только без верхней одежды, но и без пиджака, и вихрем бросился обнимать Богдана, причем ухитрившись левой рукой притянуть в те же объятия и Кавеля.
— До Климента успели! Уложились! Мальчики мои, царица небесная не допустила до позора — все успели! Ах, как замечательно все!..
Кавель с трудом узнал в этом округлившемся, усатом, сияющим не только пряжками на дорогих парижских подтяжках, но и ясно обозначенной лысиной человечке не кого-нибудь, а не виданного им со времен школьного выпускного бала в Крапивне Пашу, точней, Пасхалия Хмельницкого.
— Какой Климент?.. — полузадушено произнес Богдан, из-за малого роста попавший в образовавшейся куче учеников в «младшие». Пасхалий немедленно отпустил обоих, картинно отступил на шаг назад и чуть не упал: там была ступенька, первая из восьми, что вели под колоннаду, — Сегодня день святого священномученика Климента, папы Римского — после коронации телевизор только и показывает службу из его собора, что в Замоскворечье! А мы — успели! А ты — успел! Все масло опечатано и принято! Государь обвенчался с государыней и венчал ее императрицей! Сам! И цесаревич Павел… это что-то особенное, Богдан, наша Русь теперь, наша святая Русь — она взлетит, она взлетит… как комета!
— Как ракета, — флегматично поправил Богдан, — ты, я вижу, уже празднуешь. Хоть бы нас подождал, а?
— Да как же можно ждать в такой день, в такой день…
Богдан рассердился.
— Слушай, быстро иди в тепло. Мне за здоровье гениального генерального конструктора отвечать сам знаешь перед кем, и совсем неохота…
— Это… да. Да какой я там гениальный, вот Юля Федорова — вот она гений, но ты только послушай…
— На холоде — не буду! — рявкнул Богдан, и Хмельницкий исчез в вестибюле усадьбы.
Кондратий Харонович как раз к этому времени закончил свой бесконечный верблюжий поклон, к счастью, ни в кого при этом не плюнув. Игнорируя присутствие Вассы, Кавеля и колдуна, заговорил с Богданом.
— Вот и успели мы. Вот и успели. Четырехгорбого за считанные дни получили. Теперь его на поезд — и в первопрестольную. Воздухом его перевозить запрещено, но это уже не наша забота. Мне из канцелярии звонок был — оплата по осмотру лекарем в зоопарке, завтра, много послезавтра. Как договорено, деньги твои…
— Я тоже все успел, мне теперь не деньги нужны, — отмахнулся чертовар, — мне теперь боевая сила нужна. Осто… холмогорело мне, что по мастерской обстрел идет крылатыми ракетами. Вреда немного, но работать же невозможно. Пасхалий протрезвеет, мы у него десантный транспорт арендуем — и гнездо этой мрази вычистим. И мне бы с десяток твоих боевых — там такие места есть, что никто, кроме твоих копытных, по ним не пройдет. Десяток хотя бы…
— Дюжину возьми, Богдан Арнольдыч. Я тут приметил — у тебя всё на дюжины считают. Оно, конечно, удобно, а может — не зря число это священное…
— Да брось ты, Кондратий, — ответствовал чертовар уже в вестибюле, сбрасывая дубленку на руки Савелию, — какое там священное? Просто считать удобнее. На два — делится, на три — делится, на четыре — делится… А найдешь двенадцать?
— И две дюжины найду для такого дела. А тебе впрямь столько их нужно?
— Да нет, мне дюжины хватит, на них же по два седла умещается, два стрелка могут работать. Каждому — по базуке… Пугаться не будут?
— Спрашиваешь… — почти обиделся Кондратий и снова стал похож на верблюда, собирающегося плюнуть. При этом Богдан, оглядывавший холл в поисках жены или хотя бы тещи, не говоря о прочих важных гостях, чуть прищурился и склонил голову набок, как обычно, внешностью превратившись в настоящего беркута. Заметил это сходство один Кавель и подумал — «Зоопарк…» Но дальше этой мысли не пошел: в холле появилась Шейла. Несмотря на парадное платье, рукава ее были закатаны: видимо, заботы по кухне лежали на ней до последней минуты.
Чертовар шаркнул ногой и церемонно подошел к ручке супруги. Шейла немедленно ее отдернула.
— Стой, дурень, я свеклу на терке только что… весь в красных пятнах будешь…
Чертовар намек понял и весьма церемонно чмокнул жену в ухо. Она ответила тем же, после чего велела всем проходить в зал и садиться, «а у нее вот еще не все готово, никогда она ничего не успевает». Ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
В большом зале, который Шейла прибирала для приемов всего три-четыре раза в год, столы были расставлены покоем; с открытой же стороны сиял в полстены киноэкран; лишь очень близкие люди знали, что это — японский телевизор одной из последних модификаций, тонкий, скатывающийся в фольгу. По телевизору шел повтор кадров коронации венчания императора, супруги уже ответили на положенные вопросы и менялись кольцами. Митрополит Фотий с умилением разглядывал цесаревича, да и большинство присутствующих старалось отвести взгляд от венчаемой пары: императрица была на полголовы выше императора. Ну и что? Шейла была чуть не голову выше Богдана, и ничего, никто на венчании глаз не отводил. Богдан поразмышлял, где сегодня его место за столом, и понял — нет, не увильнуть. Сегодня его место за столом было главное. Кстати, точно против телевизора.
Сейчас прежде всего нужно было найти место для опасного гостя. Справедливо решив, что передача идет в записи, поэтому Баньшин едва ли кого может через экран сглазить, чертовар усадил несчастного колдуна к дальнему углу стола — так чтоб видел он только экран и ничего больше. Ну, тарелку, если глаза опустит. Сервиз по столам был расставлен любимый, кузнецовский, как и в любом доме на Арясинщине: глупо таскать фарфор и фаянс за тридевять земель, когда за рекой Конаково. Оно же — Кузнецово. Переименовали его или нет? Богдан не помнил. Думать о пустяках времени у не было никогда.
Одесную Богдана, раз уж архимандрит Амфилохий вежливо приглашение отклонил, сославшись на проведение службы в соборе Яковль-монастыря, мог восседать только глава орды журавлитов — Кавель Модестович Журавлев. В таком случае ошую, слева от Богдана, мог сидеть кто угодно — но не Кавель Глинский. Еще принесет нелегкая фанатика-кавелита, начнет решать свой великий «вопрос вопросов» — и пожрать-то не дадут, стрельбу устроят. А есть Богдану чрезвычайно хотелось, кроме стакана чая без сахара с утра, ничего он нынче через пищевод не пропустил. Следовательно… Молниеносно чертовар понял, что выбора нет: у окна стоял вместе со своими длиннопалыми спутниками старец Федор Кузьмич. Бакенбарды его были расчесаны и подстрижены; Богдан безошибочно опознал парикмахерский стиль Шейлы. «Ведь и не училась никогда, в молодости на приемке в ателье индпошива сидела — вот поди ж ты, настропалилась как!» — с удовольствием подумал Богдан и направился прямо к Федору Кузьмичу — приглашать. А на последнем шаге понял: нет, не ошую от себя нужно сажать старца. Его можно пригласить сесть только во главе стола.
