Наконец с трудом различаю, что я в огромном пустом помещении; стены точно не стены, а бегущая вода, водопад. Откуда-то льется свет, сильный, яркий, но не электрический, да, пожалуй, и не солнечный.
Напротив — большой золотой не то трон, не то жертвенник. Откуда-то — не то из глубины, не то со всех сторон — слышу:
«Ищи сокровище, рой, копай, встань, встань!»
Тут я понимаю, что голоса раздаются не извне, а в моей собственной голове.
И опять я в наших замковых подвалах, но в котором, решить не могу… От одной из стен идет мерцающий свет.
«Здесь».
В руках у меня железный лом, я замахиваюсь… и просыпаюсь…
Миллер стоит надо мной и усердно трясет меня за руку, говоря: «Встань, встань, иди, ищи мистера Гарри, привезли срочные депеши с плантаций».
Яркое солнце освещает комнату и слепит мне глаза…
— Целую неделю сон не выходил у меня из головы, — продолжал Смит. «Ищи, копай!», а что если это судьба, указание свыше? Замок старинный, разве не может быть в нем клада: «ищи, копай».
— Простите, мистер Гарри, я не утерпел, я пробовал искать и копать в подвалах… я даже копал в склепе. Ничего! — вздохнул Смит.
— Что же дальше? — спросил доктор.
— И дальше ничего! Все было один обман.
Общее молчание.
— Ну-с, а какое будет мнение общества об этом сне? — спросил Джемс.
— Джемми, это, наконец, невозможно, обсуждать каждый сон, — взмолился доктор. — Мало ли что кому снится! Поел на ночь лишнего, вот и готово. Прошлое воскресенье приналег я на сибирские пельмени, так всю ночь они вокруг меня плясали и летали… Разину рот, хочу схватить, а его уже нет. Смотрю, а он опять перед носом прыгает и пляшет. Приноровлюсь, хлоп губами — и ничего. Измучился. Пришлось утром рицини выпить, — рассказывал совершенно серьезно доктор.
Все улыбались, один Джемс сердито махнул рукой на неунывающего доктора.
— На борьбу, — сказал Гарри, — это, право, интереснее, чем танцевать и делать визиты. Прежде всего, Смит, вы отправитесь к местному деревенскому священнику и попросите его завтра отслужить заказную обедню; обставьте возможно торжественнее, мы все отправимся в церковь. Затем завтрак. Пригласите: священника, старшину, доктора и еще пять-шесть почетных деревенских обывателей. Дайте понять, что сегодняшнее буйство я приписываю пьяной молодежи и великодушно прощаю.
Приготовьте хорошее пожертвование на церковь, школу, больницу. Это я передам после завтрака местным властям.
Тогда же на деревню пошлите всякое угощение. Причиной праздника выставьте день моего рождения или получения нового ордена.
Этим мы временно заткнем рот крикунам, а сами займемся нашими нежелательными сожителями.
Итак, первое: вы говорите, что были в новом склепе и не нашли гробов, — продолжал Гарри. — Это естественно, так как они вынуты по моему приказу. Он открыл бумажник и вынул розовое маленькое письмо, и без запаха лаванды, которым оно пахло, ясно было, что оно от женщины. Гарри прочел:
«Каждый рыцарь прежде, чем обладать дамой сердца, совершает подвиг или исполняет каприз ее, тем он дороже ценится. Гробы Фредерика и Марии, графов Дракула, из склепа под статуей желательно перенести в общий фамильный склеп и не позже, как сегодня ночью. Безусловная тайна. Награда на сельском празднике, на озере.
Примета: голубое платье и алые розы.
Подпись: розовая сердоликовая булавка».
— Записку эту я нашел у себя на столе.
Новое место погребения графской четы известно Смиту, — закончил Гарри.
Второе, — продолжал он вновь, — вы предполагаете, что «она» или, вернее «он» делают попытку овладеть мною; если так, то вопрос, почему же до сих пор я не только жив, но и шея моя цела?
— Да, мы давно наблюдаем и задаем себе вопрос, почему «она» отстала от тебя, — перебил Джемс. — Положим, мы с Райтом неустанно тебя караулим и стережем.
— Как, дорогие мои, да неужели это правда! — проговорил растроганный Гарри, протягивая руки Райту и Джемсу.
— Что же тут особенного? Разве мы не поклялись стоять один за другого и все за одного, — сказал Джемс просто.
— Спасибо, друзья, — еще раз поблагодарил Гарри. — Знаете ли, я начинаю думать, что прежний владелец, Карло, что ли, знал, какое у него соседство, и оберегался.
Теперь мне понятна его страсть к средневековому знаку заклинания нечистой силы — я говорю о знаке пентаграммы, о двух соединенных треугольниках.
Этот знак наполняет мою спальню, вы найдете его всюду: на спинках кровати, на подоконниках окон, на порогах дверей, даже над камином и у топки печи. То он сделан из металла, то выложен мозаикой из дерева. На моей палке, на моем хлысте вы найдете тот же знак.
Меня вначале это заинтересовало до того, что я начал носить на шее цепь с пентаграммой. Смеясь, я решил: пусть и я сам, как и все мои вещи, буду отмечен каббалистическим знаком.
А вышло, что он оберегает меня! — говоря это, Гарри расстегнул жилет и показал на цепочке изящный золотой знак, отделанный дорогими камнями.
— Завтра же, Смит, вы закажете такие же знаки из серебра для себя и всей прислуги замка и нарисуете пентаграммы на дверях всех спален, — сказал Гарри. — Надеюсь, вы это сделаете без лишней огласки.
— Слушаю, мистер.
— Дальше. Вы говорите, что перечли все, что удалось найти? — обратился затем Гарри к Карлу Ивановичу.
— Да, мистер Гарри, все, исключая, как я уже и говорил мистеру Джемсу, старой Библии, но там ничего не может быть, — ответил Карл Иванович.
— Все равно, Смит, доставьте эту Библию немедля в замок, мы посмотрим ее вечером, а сейчас, друзья, дайте мне все бумаги, так сказать, «по этому делу», я хочу все сам перечесть и продумать. Итак, до вечера! — сказал, вставая, Гарри.
Вечером в тесном кружке посвященных Гарри прочел то, что он нашел в старой Библии. Карл Иванович пришел в отчаяние, хватался за свою лысую голову, стонал: чуть не пропустили такого важного документа!
— Сам не знаю, почему я решил, что там ничего нет, — говорил, чуть не плача, обескураженный старик.
Исповедь Альфа
Гарри начал:
«Дорогой Карло, нам надо наконец объясниться. Настоящее положение становится невыносимым, я не раз пытался заговорить с тобой, но ты ускользаешь от меня. Сначала я это приписывал случаю, теперь же ясно вижу, что это не случай, ты бежишь от меня, от объяснений. Волей-неволей приходится прибегать к письму, что я и делаю.
Карло, милый, ведь мы друзья детства. Дружба наша тянется не один год. Мы не можем разойтись с тобой так, из-за ничего. (Каюсь, я порывался уехать, не поговорив с тобою.)
