Стивен Кинг - Сияние

Нынче утром все номера в «Оверлуке» были заняты.

Дом полон.

А из-за двустворчатых дверей, подобно ленивому дыму сигарет, кружась, наплывало тихое жужжание голосов. Беседа более искушенная, более интимная. Низкий горловой женский смешок, тот, что словно дрожью отдается в волшебном кольце внизу живота и вокруг гениталий. Касса, окошко которой мягко светится в темном полумраке, вызванивает стоимость «джинарики», «манхэттенов», «падающих бомбардировщиков», шипучки из можжевелевой настойки с терном, «зомби». Из музыкального автомата льются песенки для пьяных, в нужный момент перекрывая одна другую.

Джек толкнул дверь, распахнув ее настежь, и прошел внутрь.

— Привет, мальчики, — тихо сказал Джек Торранс. — Я уходил, но вернулся.

— Добрый вечер, мистер Торранс, — произнес искренне обрадованный Ллойд. — Приятно вас видеть.

— Приятно вернуться, Ллойд, — отозвался Джек и вскарабкался на табуретку между мужчиной в ядовито-синем костюме и женщиной в черном платье, чьи затуманенные глаза не отрывались от глубин «сингапурского слинга».

— Что будете пить, мистер Торранс?

— Мартини, — с огромным удовольствием выговорил Джек. Он посмотрел за стойку бара на ряды тускло поблескивающих бутылок, прикрытых серебряными сифонами. «Джим Бим». «Дикая индейка». «Джилбиз». «Шэрродс прайвит лейбл». «Торо». «Сигрэмз». Снова дома.

— Будь любезен, одного марсианина покрупнее, — сказал Джек. — Где-то на свете приземлились марсиане, Ллойд.

Он вытащил бумажник и выложил на стойку двадцатку.

Пока Ллойд готовил ему выпивку, Джек оглянулся через плечо. Ни одной свободной кабинки. Некоторые из их обитателей были в маскарадных костюмах. Женщина в газовых шароварах и сверкающем фальшивыми бриллиантами лифе с мужчиной, над вечерним костюмом которого лукаво вздымалась лисья морда; человек в серебристом костюме пса, к общей радости окружающих, щекотал кисточкой длинного хвоста нос женщине в саронге.

— Это не ваша забота, мистер Торранс, — сказал Ллойд, поставив на двадцатку Джека бокал. — От ваших денег тут проку нет. Заказывает управляющий.

— Управляющий?

Ему стало немного не по себе, и все же он взял бокал и всколыхнул мартини, наблюдая, как в прохладной глубине напитка легко подпрыгивает затонувшая оливка.

— Разумеется, управляющий, — улыбка Ллойда стала еще шире, но глаза прятались в тени, а кожа была ужасающе белой, как у мертвеца. — Позже он предполагает лично заняться благополучием вашего сына. Он весьма заинтересован в мальчике. Дэнни — талантливый мальчуган.

Можжевеловый дух джина приятно дурманил, но одновременно, похоже, туманил рассудок. Дэнни? Что это насчет Дэнни? И что сам Джек делает в баре с бокалом спиртного в руке?

Он завязал. Бросил пить.

Он дал зарок.

Чего им надо от его сына? Что им может быть нужно от Дэнни? Венди с Дэнни тут ни при чем. Джек пытался заглянуть в скрытые тенью глаза Ллойда, но было слишком темно, слишком мрачно, все равно, как если бы он пытался прочесть какие-то чувства в пустых глазницах черепа.

(Это я должен быть им нужен… ведь так? Именно я. Не Дэнни, не Венди. Это мне здесь страшно нравится. Они хотели уехать. Это я позаботился о снегоходе… просмотрел старые записи… скинул давление в котле… обманывал… практически продал свою душу… что им может быть нужно от него?)

— Где же управляющий? — Джек старался говорить небрежно, однако губы уже занемели после первой порции спиртного и слова слетели с них не как в сладком сне, а скорее как в кошмаре.

Ллойд улыбнулся.

— Что вам надо от моего сына? Дэнни тут ни при чем… да? — в собственном голосе Джек расслышал неприкрытую мольбу.

Лицо Ллойда словно бы оплыло, начало меняться, сделалось неприятным. Белая кожа пожелтела, как при гепатите, растрескалась, на ней высыпали красные болячки, из которых текла вонючая жидкость. На лбу Ллойда выступил кровавый пот, а где-то серебряные куранты пробили четверть часа.

(Маски долой! маски долой!)

— Пейте, пейте, мистер Торранс, — мягко сказал Ллойд, — вас это не касается. В данный момент.

Джек снова поднял свой бокал, поднес к губам и помедлил. Ему послышался жесткий страшный треск ломающейся руки Дэнни. Он увидел смятый велосипед, перелетающий через капот машины Эла, отчего ветровое стекло покрылось звездочками трещин. Он увидел лежащее на дороге одинокое колесо: искореженные спицы торчали в небо, как острые выступы на рояльных струнах.

И понял, что все разговоры прекратились.

Он оглянулся через плечо. Все молча смотрели на него. Они выжидали. Мужчина, сидевший рядом с женщиной в саронге, снял лисью маску, и Джек увидел, что это Горас Дервент, по лбу у него рассыпались светлые волосы. Возле стойки все тоже наблюдали за Джеком. Его соседка не сводила с него глаз, словно пыталась вернуть зрению четкость. Платье соскользнуло с одного плеча, и, поглядев вниз, Джек увидел рыхлый сморщенный сосок, венчающий отвислую грудь. Взглянув ей в лицо, он пришел к мысли, что она может оказаться женщиной из двести семнадцатого, которая пыталась задушить Дэнни. По другую руку от Джека мужчина в ядовито-синем костюме вытащил из кармана пиджака небольшой револьвер тридцать второго калибра с перламутровой рукояткой и лениво крутил его на стойке, словно собирался сыграть в русскую рулетку.

(Я хочу…)

Он сообразил, что онемевшие голосовые связки не пропускают слова, и попробовал еще раз.

— Я хочу видеть управляющего. Я… думаю, он не понимает. Мой сын не является частью всего этого. Он…

— Мистер Торранс, — сказал Ллойд. Из недр лица, которое чума расписала красной охрой, доносился отвратительно любезный голос. — С управляющим вы встретитесь в должное время. Честно говоря, он решил сделать вас доверенным лицом в этом вопросе, посредником. Ну, пейте же, пейте.

Джек сильно трясущейся рукой поднял стакан. Там оказался чистый джин. Он заглянул внутрь. Смотреть было все равно, что тонуть.

Его соседка невыразительным, мертвым голосом запела:

Ллойд подхватил. За ним — человек в синем костюме. Присоединился и человек-собака, одной лапой отбивая по столу такт.

К прочим голосам прибавился голос Дервента. Из уголка губ небрежно торчала сигарета. Правая рука, обнимая за плечи женщину в саронге, деликатно и рассеянно ласкала ее грудь. Он пел, глядя на человека-собаку с веселым презрением.