Ознакомительная версия.
– Видите ли, – Ефремов покачал головой, – он хотел поселиться на пять дней в отеле инкогнито. Чтобы никто ничего не знал. Даже служба безопасности.
– Тому была веская причина? – подмигнул следователь, кивая на дверь, за которой несколько минут назад скрылась заплаканная женщина.
– Конечно, – подтвердил Ефремов. – Она ведь дама… м-м-м… замужняя. Сами понимаете, все такое. А должность у нее не маленькая. Репутация опять же…
На базе громко щелкнул динамик рации, и все, кто был в операторской, разом вздрогнули.
Сквозь шуршание и треск эфира на головы собравшихся в душной комнате людей обрушился низкий голос Зевковича:
– Парни! Здесь все в крови и еще один труп! Номер
двести пятнадцать !
Вадим вздрогнул. Ледяное, обжигающее предчувствие, в первый раз кольнувшее его, когда в отеле появился молодой человек с цветами, теперь лавиной обрушилось в сердце осознанием развязки.
Выскочив из операторской и мчась через три ступеньки по лестнице на четвертый этаж, он уже точно знал, что это – финал . А финал, в свою очередь, обещал новое, еще неизведанное начало . Он наконец понял, что эти жуткие, таинственные два числа – 215 и 222 – в его жизни уже были! Они существовали где-то очень далеко, в каком-то неправильном или, наоборот, правильном мире. Они фамильярно подмигивали ему своей позолотой из глубины десятилетий, с потускневшей картинки, написанной больше полувека назад. Эта картинка, как вспышка фотографа, выдернула из его жизни мгновение и назвала его – последним. И в этом последнем мгновении было все: свет, любовь, тепло и невысказанное пьянящее чувство, которое, наверное, называют счастьем. В этом мгновении навсегда осталась та, чье имя он пронес через все долгие десятилетия воздушных мытарств. Все погрузилось в забвение после той яркой фотографической вспышки. Все, кроме этого имени.
– Мила! – позвал он, едва сдерживая в груди рыдания. – Я не забыл тебя!
В коридоре четвертого этажа, уже пробежав несколько метров, отделяющих его от 215-го номера, он вдруг остановился как вкопанный и в изумлении попятился назад. Скользкий квадрат холодного зеркала выхватил его отражение и спрятал вновь, когда он пробежал мимо. Вадим попятился назад, чтобы еще раз увидеть то, что на миг показала ему стеклянная гладь.
Он стоял перед зеркалом, и слезы катились у него из глаз. Его отражение тоже плакало.
Сейчас Вадим понял, чего не хватало на той застывшей картинке из далекой-далекой жизни. Его самого! Этого высокого лба, обрамленного темными волнистыми волосами, этого тонкого носа и волевых губ, этих печальных и чуть прищуренных серых глаз. Этого новенького кителя сотрудника НКВД с ярко-синими петлицами и безобразной намокшей бурой кляксой чуть ниже левого кармана.
– Здравствуй, Вадим! – услышал он и обернулся.
Мила стояла в дверях 215-го номера и протягивала куда-то в пустоту черную кожаную папку – ту самую, в которой когда-то, очень давно, лежали чистые листы бумаги.
– Я пришла к тебе , – сказала она, – потому что всю жизнь ждала этой встречи. Потому что верила в нее.
– Я всегда помнил тебя , – взволнованно ответил Вадим. – Я чувствовал, что мы будем вместе… Как тогда, в Александровском саду…
– Да… – согласилась Мила. – Как в Александровском…
– Мы будем держаться за руки и молчать…
– И молчать… – как эхо отозвалась Мила.
– Мы будем любить друг друга без слов и прикосновений.
– Тебе не придется больше страдать, – заверила Мила. – Я взяла твои страдания.
– Я знаю… – печально ответил Вадим. – Ты искупила мое неверие.
– Я искупила веру в судьбу, – поправила Мила. – Твою… и нашего сына.
Из-за колонны робко выступил худенький юноша в грязной рубашке с закатанными рукавами и кривым, похожим на крест железным прутом в руке.
– Боря, – позвала его Мила, – ты больше не веришь в судьбу? Не веришь, что сам являешься ее хозяином или творцом?
Молодой человек опустил глаза и отрицательно покачал головой.
– Нет, мама, я теперь знаю, что наша жизнь пишется не нами. У нас есть только выбор между добром и злом, между правильным и придуманным, между верою и отчаянием.
– И теперь ты знаешь, какой крест может разорвать круг? Это ведь не птица, охраняющая богатство, и не кинжал, разящий в сердце…
Юноша кивнул.
– Знаю…
Мать, отец и сын приблизились друг к другу.
– Мы теперь всегда будем вместе… – прошептала мать. – По вере нашей…
– А кого же убили сегодня в двести двадцать втором номере? – спросил отец.
– Моего сына, – горько ответил юноша.
– Нашего внука, – сказала мать.
– Но его нет с нами, – возразил отец.
– Его с нами нет, – подтвердила мать. – У него – другая
судьба …
Все трое оглянулись печально на людей, беспокойно суетящихся возле комнаты, и, взявшись за руки, медленно двинулись по коридору – навстречу тому началу, которое всегда непременно следует за концом.
Круг замкнулся.
Часть третья Другая судьба
Борис читал долго, то повышая голос, то сползая почти до шепота, то делая длинные паузы, то словно торопя события, которые предрекал.
«…Мать, отец и сын приблизились друг к другу.
– Мы теперь всегда будем вместе… – прошептала мать. – По вере моей…
– А кого же убили сегодня в двести двадцать втором номере? – спросил отец.
– Моего сына, – горько ответил юноша.
– Нашего внука, – сказала мать.
– Но его нет с нами, – возразил отец.
– Его с нами нет, – подтвердила мать. – У него – другая СУДЬБА…
Все трое оглянулись печально на людей, беспокойно суетящихся возле комнаты, и, взявшись за руки, медленно двинулись по коридору – навстречу тому началу, которое всегда непременно следует за концом.
Круг замкнулся».
Борис замолчал и медленно закрыл тетрадь. В комнате повисла дрожащая тишина. Было слышно, как шевелятся занавески на окнах, прогоняя холодную февральскую ночь 1995 года.
И вдруг среди этой сосущей, вяжущей тишины пронзительно завыл Пунш. Вадиму показалось, что сердце остановилось и глыбой сколотого льда сорвалось вниз.
Еще через мгновение распахнулась дверь, и в комнате вспыхнул свет. На пороге стоял Матвей. Он испуганно протер глаза и уставился на Вадима.
– Что здесь происходит? Ты почему не спишь?
Из-за его плеча выглянула сонная тетя Наташа.
– Пес совсем сдурел! Сейчас весь дом разбудит!
Борис закрыл тетрадь, грузно поднялся из-за стола и отправился на свою раскладушку. Матвей проводил его взглядом и опять повернулся к Вадиму:
Ознакомительная версия.
