и улыбнулся. Миссис Адлер сделала чай и мне. Профессор рассказал, что мисс Мари сказала, что ей приснился сон, в котором снова был я. Я просто говорил с ней, а потом, уходя, умолял ждать снова. На счет времени, ее ответ вновь не соответствовал действительности. Мистер Хьюс уверял, что было около трех ночи, а вот сама мисс Мари говорит, что едва доходило до десяти. При этом Аннет, дежурившая в комнате Мари, согласна с мистером Хьюсом.
— Не знаю, что конкретно вы сказали, Ричард, но своим поведением вы заставили мисс Мари расстроиться, — вдруг сказал профессор, — она то и дело повторяла, что сказала вам лишнего.
Я не посчитал нужным вдаваться в подробности. Ответил, что мисс Мари слишком ранимая и мягкая, поэтому все принимает близко к сердцу.
Профессор, в меру своего воспитания, решил не вмешиваться в личную жизнь посторонних, поэтому заговорил о новостях из мира психиатрии.
— Знали ли вы, доктор, что есть специальные маятники, способные облегчить гипноз?
Я отрицательно покачал головой.
— Посторонние предметы важны в этом плане. Важно настроить пациента и сосредоточить его на чем-то одном. Не думаю, что есть какие-то волшебные маятники. Можно использовать хоть карандаш.
Мое мнение вызвало у профессора улыбку.
— Мой друг, вы как всегда думаете глубоко, — на мгновенье мне показалось, что новость о маятнике была рассказана специально, чтобы проверить мою реакцию. Хотя, уверен, что мне не показалось.
— Простите, мистер Филдс, — в разговор неловко вмешалась миссис Адлер, которая то и дело всплывала в гостиной и исчезала.
Мне даже показалось, что она подслушивает, что для нее несвойственно. Но, по всей видимости, у нее срочное дело, а она просто боялась показаться невоспитанной, вмешиваясь в наш разговор.
К слову, она была права. Я невольно сделал недовольное выражение лица, но взглядом дал понять, что слушаю ее. Иногда мне бывает стыдно за мою реакцию, но поделать с этим ничего не могу.
— Могу ли я уйти пораньше? Сегодня хоронят мадам Леванш, мне бы хотелось проститься. Я работала в их доме много лет.
Новость о смерти мадам Леванш застала меня врасплох. Я даже не заметил, как миссис Адлер раскраснелась, и руки ее затряслись от нервов.
— Мадам Леванш умерла? — переспросил я голосом, который сам не узнал.
— Да, сэр. Повесилась ночью. Говорят, за церковью.
— Вы знали ее?
Громкий голос профессора вернул меня в реальность. Я медленно кивнул, едва сумел выговорить, что она была моей пациенткой, извинился и поднялся наверх, чтобы собраться. Конечно, я отпустил миссис Адлер и попросил профессора поговорить с мисс Мари на счет гипноза. Время, потраченное на смену одежды, немного привело в меня в чувства. Но, тем не менее, профессор Миррер заявил, что не бросит друга в такой ситуации и отправился на похороны вместе со мной. Хотя я не был уверен, что там будут мне рады.
Эта запись будет большой. Сначала напишу о похоронах. Не знаю, стоит ли вообще обращать внимание на то, что я там узнал. Боюсь, мой здравый рассудок не может принимать все всерьез. Но начну по порядку.
Когда мы с профессором пришли на кладбище, то увидели толпу. Мадам Леванш была знатной дамой, она много помогала нищим и детям из работных домов, поэтому проститься с ней пришел едва ли не весь город. Конечно, там же была мисс Мари, хотя я был удивлен увидеть ее. Не знал, что они были знакомы.
— Мы ходили в один приход, — ответила мисс Мари, когда я спросил ее тихо, чтобы не мешать отцу Флеккеру читать речь.
— Вы ходите в церковь? — спросил я теперь громче. Потому что был удивлен. Мисс Мари украдкой посмотрела на меня, а потом отвела взгляд.
— Конечно, как все нормальные люди, — сказала она и снова посмотрела на меня, улыбаясь. Я выдавил улыбку в ответ из вежливости.
— Вы в порядке? — поинтересовалась она и взяла меня под руку. Заметив это, профессор словно испарился.
— Да, просто… мне не нужно было ее выписывать, это моя вина, — сказал я.
Я действительно чувствовал ответственность за смерть мадам Леванш. Конечно, я понимал, что это был ее выбор, но я зря выписал ее. Иногда я не был уверен, что выбрал правильный путь. Человеческий разум, мысли, эмоции и чувства всегда влекли меня. В них есть нечто таинственное и необъяснимое, что хочется доказать и объяснить. Но имею ли я право быть врачом, если моя невнимательность к пациенту стоила жизни.
— Вы здесь не при чем, доктор, — мисс Мари сжала мою руку, и я почувствовал ее нежное тепло. Я снова скривился в улыбке, не желая продолжать разговор.
— Ты слышишь меня? — Мари легонько дернула меня за локоть.
— Да, да, я… я слышу вас.
На этом мне пришлось изобразить улыбку получше, потому что мисс Мари не собиралась отступать и была намерена убедить меня в невиновности. А так как спорить я с ней больше не хотел, то лучше было согласиться.
Мы стояли и молча наблюдали за тем, как люди прощаются с мадам Леванш. Казалось, все цветы в городе сегодня были здесь.
После речи священника ее гроб занесли в фамильный склеп. Я дождался профессора и предложил ему пойти ко мне и отдохнуть, но в наш разговор вмешался отец Флеккер.
— Доктор Филдс, могу я отвлечь вас на минуту? — он улыбнулся, как бы извиняясь, глядя на профессора и мисс Мари. Профессор улыбнулся и кивнул, а потом направился к безутешному вдовцу. Мари направилась к брату.
— Чем могу помочь, святой отец? — спросил я, заметив нервное напряжение на лице священнослужителя.
— Этот малыш, ребенок Фримансов у вас? — спросил он шепотом, воровато озираясь.
— Да, у ребенка некоторые проблемы, но в целом он здоров.
— Это не ребенок, доктор, — отец Флеккер взял меня за локоть и отвел в сторону, подальше от кого-либо, кто мог даже случайно услышать наш разговор.
— Ребекка Фриманс приводила малыша ко мне, я молился за очищение его души, но однажды он упал прямо на крыльце церкви. Он плакал, бил кулаками о плиты и просил мать не заводить его внутрь.
— Его мать была немного не в себе, — я не особо понимал, что пытается рассказать мне отец Флеккер.
— Она как раз была в себе. Около месяца назад ее муж мистер Фриманс запретил ей приводить сына в церковь и велел вести к вам. Но она сказала, что вы не приняли ее, потому что ее сын сумел повлиять на одного из пациентов.
— Простите? — я сложил руки на груди, предвидя итог сего рассказа.
— В этом мальчике поселилось зло, — отец
