Второклассники – удобный полуфабрикат.
Вечная проблема: членить тела или нет? В рецептах прямо об этом не сказано, но как можно приготовить хоть что-то, например из свиньи, не разрезав ее? Как обычно в таких случаях, я решаю, что Мастер промолчал в силу очевидности, и вынимаю пилу из чехла…
– Я пришел тебя предупредить, дурак, – прошептал Боб, оглянувшись на раскрытую дверь комнаты. – Не догоняешь?
– Почему не догоняю? – сказал Санька. – Не пускать ребенка одного на улицу, забирать из школы, и все такое. Мы с женой и без твоих подсказок давно живем в режиме ЧС. Просто гнида эта тыкает вас, писак-дармоедов, носом в стол: не пиши, не пиши, не пиши. Вот ты и бесишься.
– Да не бешусь я… уже. Отбесился. Боюсь я, Санек. Это ведь что-то запредельное, по ту сторону обычного зверства или безумия.
– А что менты?
– Работают менты, что ж еще. Только, по моим наблюдениям, продвижения ноль. Тсс, это большой секрет…
Боб, он же Борька, Санин сосед по лестнице и давний приятель, был журналистом, хоть и считал себя писателем. Но если писательские амбиции заметно превосходили его творческие возможности, то журналист он был хороший: с надежными связями и борзым пером. Интересовался, в основном, криминальными темами. Сегодня ему удалось попасть на место последней вылазки серийника, нагнавшего панику на миллионный город, вот и прибежал делиться новостями. Сильно был впечатлен, оттого пафос и драматизм.
– Вы, щелкоперы, с вашими фантазиями когда-нибудь всерьез доиграетесь, – заговорил Санька. – Достоевского, видите ли, в школе изучаем. А чему он учит? Тому, как носить под курткой топор в веревочной петле, как это просто, эффективно и, главное, круто. И романтически настроенные дебилы с восторгом выполняют его инструкции, сколько уже случаев было в истории. Да что – классика! Взять этого, как его… фантаста популярного… Лакуненко?
– Лукавинка, – подсказал Боб. – Сергей Лукавинка.
– Извини, фантастику с некоторых пор не читаю… Что делает ваш Лукавинка? Красиво так, смачно показывает, что убивать детей – норма и что, когда дети убивают – тоже норма. Какого результата ждать от такого «чтения», учитывая, что читают его книги как раз те самые дети?
– Притягиваешь примеры за уши. Нашел, блин, врагов.
– Не нравятся эти, приведу десяток других. Дело-то не в фамилиях, а в том, что безобидные с виду книжонки ломают чьи-то жизни, и что есть люди, для которых каждое напечатанное слово – святыня. Таким читателям и дают потом кличку Читатило, которую они с гордостью носят.
– Читатило – это выверт, отклонение.
– Это, Бобик, образцовый поклонник. Эталон.
– А ты уверен про гордость? Ну, что маньяк свою кличку носит с гордостью? – Борис явно завелся. – Может, он страдает.
Санька оторопел.
– Кто страдает? С дуба рухнул, журналист?
– Я только стараюсь не делать поспешных выводов. Человек, возможно, хочет что-то крикнуть из своего зазеркалья нашему миру, чтобы его услышали и помогли ему.
Санька обреченно махнул рукой:
– Психи. Вы оба. Страдальца нашел…
Друг Борька писал цикл статей как раз по материалам дела. Понятно, что это деформирует мозги самым причудливым образом. Публиковать написанное в полном объеме пока было нельзя, но автор рассчитывал, что в итоге получится книга. Он ставил на эту книгу, мечтая, что она выпрыгнет в бестселлеры. Потому-то не всегда было понятно, на чьей Борька стороне: то ли ужасается выродком, то ли восхищается им, бессознательно следуя читательским ожиданиям.
– Ты сильно преувеличиваешь воздействие литературы на реальность, – подытожил журналист.
– Есть яды, которые очень долго воздействуют. Годами.
– Литература – это яд?
– Да плевать мне на вашу литературу, я за сына беспокоюсь. И за твою дочь, кстати.
В комнату вбежал Севка, неся впереди себя здоровенную модель танка «Абрамс», склеенную из пластмассовых деталей. Только что закончил.
– Вот!
Сыну было десять, и он обожал военную технику. Лучшим подарком для него всегда был конструктор; не считая солдатиков, конечно. С началом учебного года пошел в авиамодельный кружок – сам, без папиного совета.
– Блеск, – сказал Санька. – Т-90 курит на запасном полигоне.
– Т-90 – самая жесть! – оскорбился Севка. – Круче «Абрамса», я читал!
– Жесть? А я думал, тоже сделан из пластмассы. Во всяком случае тот, который у нас на серванте.
– «Я читал…» – задумчиво повторил Боб. – А спросим-ка мы у младого поколения. Севыч, ты как, веришь всему, что написано в книгах?
Мальчик задумался на миг – с комичной серьезностью:
– Когда был маленький, верил.
– А сейчас?
– А сейчас он большой, – ответил Санька и развернул сына к двери. – Иди, маме покажи.
Друзья помолчали.
– Опять он, сука, выставил на стол тарелки, – заговорил Боб все о том же. – Как обычно, две. Кто второй, это понятно. Другое непонятно – почему сам к своим «блюдам» не прикасается.
– Может, не нравится, как приготовлено? – высказал Санька версию. – Не умеет готовить?
С кухни заглянула разгоряченная Тамара:
– Кто тут не умеет готовить? Не слушай его, Боря, это говорит человек, который не то что яйцо, даже пельмени сварить не может.
Санька вскочил и обнял жену:
– Молчи, женщина, твое место на кухне.
Все когда-то происходит впервые: первая невосполнимая утрата, первое убийство, первая прочитанная книга. И тому подобные события, составляющие суть нашей жизни.
Сознание крепко привязано к этим колышкам.
Вот, например, устраивают старшеклассники двухдневный поход с ночевкой. Я заметно младше всех и попадаю в компанию случайно. Просто соседский парень по прозвищу Кентыч таскает меня повсюду с собой, как собачонку на веревке, а я только «за», потому что собачонка и есть. Кентыч – это из-за отчества Иннокентьевич, однако история не о нем. Один из великовозрастных дебилов, который достает меня в школе, здесь совсем борзеет – на привалах разрешает мне передвигаться только на четвереньках. «Раз ты Тараканище, – ржет, – ну так и бегай от людей!» Тараканище – это уже моя кличка, прилепившаяся аж с детсада. Я бегаю, вернее, ползаю, а он бьет меня по спине снятыми сапогами и орет: «Бойся тапка, паразит!» И всем весело. Кентыч за меня не вступается, потому что трус…
Вечером разводят костер и к ночи ужираются вусмерть – буквально все. Спиртного набрали с собой немерено. Расползаются по палаткам, и все бы ничего, если б вскоре не обнаружили очень специфическую закуску: тот жлоб, который надо мной издевался, упал в догоревший костер, в самые угли, и хорошенько прожарился. Заснул сидючи, вот и упал, а приятели не заметили. Выбраться из костра самостоятельно не смог. Не кричал. Пробил острым сучком шею – может, потому и не кричал… Я, в отличие от старших товарищей, не сплю. Я наблюдаю за интересным процессом. Впервые вижу, как готовится человечина: впитываю необычные ощущения, цвета и запахи…
