Откровенно говоря, вонища. Именно тогда и понимаю, как это гнусно – горелое мясо. Вообще, все было не так – вульгарно, грязно, неправильно. Остро не хватало красоты. И решаю я для себя, как Ленин когда-то, что пойду другим путем. Ибо нет ничего важнее, чем строгое следование рецепту.
– Вы с Санькой по садовому участку в сапогах ходите? – спросил Боб.
– Без сапог, – сказала Тамара.
– Что, у вас так сухо?
– Нет, устаем ноги вытаскивать.
Посмеялись.
Дачные муки – обычное дело в конце октября: снег выпадал и таял, дожди нескончаемые, так что развезло землицу и на дорогах, и в огородах.
Сидели в фойе музыкальной школы, ждали детей.
Севка и Оксанка, дочь Бориса, прибежали с сольфеджио первыми, яростно жестикулируя и хватая друг друга за руки: спорили насчет правильного дирижирования на четыре четверти. Следом – вся группа. Гардероб превратился в сущий дурдом, сотрясаемый беготней и криками:
– Эй, это чейный портфель?
– Надо говорить не чейный, а когошный!
– Как дела? – спросила Тамара сына, засовывая в мешок сменную обувь.
– Была контрольная по интервалам. Я ни разу не ошибся.
Севка старался быть сдержанным, но гордость так и перла.
– А в школе?
– Раздали дневники. У меня ни одной тройки.
Так-так, сегодня Санька проставлял четвертные оценки. Это значит – грядут каникулы.
– За ведение дневника почему-то «хорошо», – добавил Сева со значением. – Не «отлично».
Санька работал учителем русского и литературы в школе, где учился сын, мало того, был у него классным руководителем, так что неслучайно тот удивлялся оценке «хорошо» за дневник – законно удивлялся.
Оделись, собрались, дошли до машины. Санька недавно подъехал – ждал. Залезли в салон: дети и женщины сзади, мужчины впереди. Авто было – старая «Лада»-«девятка», которая в умелых руках пока еще не то что бегала, а летала.
– Раскрутил мэтра на интервью, – похвастал Боб, когда поехали.
– Которого?
– Не придуривайся. Того, того самого. Столько лет никто не мог вытащить из скорлупы нашего затворника, а я на днях это сделаю.
– Мечтаешь, наверное, чтобы Читатило приготовил к твоему триумфу праздничный обед? Как он там говорит… «к столу»? Сенсационное интервью подавать со свеженьким репортажем!
– Он говорит «блюдо подано», – проворчал Боб.
Маньяк, и правда, всегда звонил от какого-нибудь метро на полицейский «пост номер один», то бишь по дежурному телефону, и сообщал адрес, куда ехать следственной группе. Голос был изменен, а звонок обычно начинался с фразы про поданное блюдо, ставшей жутковатым кодом.
– Каковы его планы? – принялся размышлять Боб, оседлав своего конька. – Отработать всю книгу? Действует не по порядку, берет сюжеты вразбивку, усложняя работу сыскарей… И что, скажи на милость, он будет делать, когда рецепты закончатся? Их там много, этих рецептов, но число их конечно. Неужели остановится?
– Он сумасшедший, логика его безумна. Нам, кстати, обязательно это сейчас обсуждать? – Саня кивнул назад, на детей.
Тамара дремала, закрыв глаза. Севка с Оксаной, не обращая внимания на взрослые разговоры, обсуждали здания, мимо которых проезжали. С сиденья доносилось: «А что такое „архитектор“?» «Не что, а кто. Видела старые красивые дома? Их архитекторы строили…»
– Я вообще не понимаю, зачем ты об этом говоришь, – сказал Саня. – В смысле пишешь. Мозг чешется?
– Труба зовет.
– Мундштук не проглоти, трубач. Не боишься, что психопат обратит на тебя внимание с твоими репортажами и статьями? Уж больно ты активен. Ради чего рискуешь? А главное – кем рискуешь, ты хоть понимаешь?
Боб не ответил: обиженно скрестил руки на груди и молчал до самого дома.
Забавы маньяка, получившего в прессе прозвище Читатило, и впрямь пробирали. Чего только не находили в квартирах, где он побывал! Труп, политый вареньем, украшенный цукатами и слониками из марципана. Труп, обмазанный в несколько слоев ванильной глазурью. Отрезанные головы с напиханной в рот всякой всячиной – то это манная каша, то ощипанная тушка синицы. Ванны, заполненные лимонадом или кефиром. А то вдруг в ванне – простая вода, где в компании с утопленником плавают пластмассовые кораблики и уточки, соски-пустышки, елочные игрушки и почему-то радиоуправляемая модель подлодки… Что касается сковородок с кастрюлями, оставляемых извергом на плите, вернее, их содержимого… эту экзотику, ей-богу, лучше не описывать.
И обязательная находка – две тарелки, красиво расставленные на обеденном столе. С положенным туда… как бы поточнее… лакомством.
А жертвами были дети. Всегда – только дети. Школьники младших классов или дошкольники.
Вычурность убийств, их неповторяемость сбивала с толку, долгое время не позволяла выстроить хоть какую-то систему. Пока, наконец, кто-то не догадался, что безумец всего лишь реализует сюжеты из книги. И книга эта, как ни странно, оказалась детской. Мало того, автор ее, известнейший писатель, можно сказать мэтр, жил здесь же, был почетным горожанином… Сведения просочились из следственных кабинетов в прессу, тогда-то и возникло первоначальное прозвище маньяка – Читатель, естественным образом превратившись в Читатило…
Едва припарковались, инициативный Севка сразу взял быка за рога:
– Папа, а почему мне за ведение дневника только «хорошо»?
– Потому что всегда отсутствует подпись родителей, – абсолютно серьезно ответил Санька.
Как замечено классиком: подставь в обычную поваренную книгу вместо слов «говядина» или «свинина» слово «человек», и получишь идеальный ужастик.
А если подставить слово «ребенок»?
А если людоед – реален, и книжные рецепты для него – нормальная практика?
Получим идеальную связь литературы с жизнью, фактически симбиоз.
Я, правда, ни разу не людоед. Бывает, думаю: взять бы и попробовать блюдо, приготовленное мной. Из уважения, что ли, пусть и не хочется. Проделана большая работа, да и ребенка зачем обижать… Где-то писали, что самое вкусное – щеки. Также ценятся уши… Нет, все равно не пробую. Потому что – ну не людоед я, какие бы слухи обо мне ни распускали!
Они назвали меня Читателем. Хотя я не столько читатель, сколько реконструктор написанного. Все в жизни случается впервые: первое убийство, первая книга… Рваная, без обложки – тем и ценна. Массивная глянцевая обложка сорвана, когда книга внезапно превращается в орудие. Страничный блок разваливается, иллюстрированные истории рассыпаются, закрывая мертвое тельце…
Сильные воспоминания.
– Это книга шуточных рецептов! – горячился Борис. – Ты понимаешь слово «шуточных»? Да невозможно было предвидеть, что кто-то примет их за инструкции!
