Слушая новости об экономических кризисах, захватывающие истории об угонах самолетов и слухи о войне, Грейс вставила в кофеварку новый бумажный фильтр, засыпала молотый колумбийский кофе и добавила полложки цикория. О пожаре рассказали лишь в самом конце выпуска и в общих чертах. Корреспонденту было известно только то, что молния попала в пару зданий в центре города и одно из них — церковь — загорелось. О подробностях он обещал рассказать через полчаса.
Грейс налила себе приготовленный кофе. Она поставила чашечку на маленький столик возле единственного на кухне окна, подвинула стул и села.
Цветущие на заднем дворе мириады роз — красных, розовых, оранжевых, белых, желтых — выглядели неестественно яркими: они словно фосфоресцировали на пепельно-сером фоне дождя.
Утром по почте пришли два журнала по психологии. Грейс раскрыла один из них, предвкушая удовольствие.
Читая о новых исследованиях в криминальной психологии, она допила первую чашечку кофе, по радио в это время наступила пауза между песнями, несколько секунд тишины, и в это короткое затишье она услышала позади себя едва уловимое движение. Повернувшись, она увидела Аристофана.
— Пришел просить прощения? — спросила она.
Потом ей вдруг показалось, что он словно подглядывал за ней и теперь, когда его «застукали», оторопел; все его изящные упругие мышцы были напружинены, и шерсть на выгнутой спине встала дыбом.
— Ари! Что случилось, дурачок?
Стремительно развернувшись, он выскочил из кухни.
Кэрол сидела в хромированном кресле с черными блестящими виниловыми подушками и медленно пила виски из бумажного стаканчика.
Пол тяжело опустился в кресло возле нее. Свой стаканчик он осушил одним залпом. Это замечательное виски — «Джек Дэниелз», блэк лейбл — было заботливо предоставлено адвокатом по имени Марвин Квикер, чей офис располагался рядом с офисом Альфреда О'Брайена и который тут же сообразил, что оно необходимо для восстановления сил. «Квикер и ликер»[1], — объявил Марвин, предлагая виски Кэрол. Он, видимо, повторял этот каламбур бесчисленное множество раз, но с неизменным для себя удовольствием. Наливая двойную порцию Полу, он вновь повторил его. Хотя Пол не был большим любителем спиртного, сейчас он выпил все до последней капли. У него до сих пор дрожали руки.
Приемная офиса О'Брайена была небольшой, но все, кто работал на том же этаже, собрались в ней, чтобы обсудить ударившую в дерево молнию, миновавшую опасность пожара, неожиданно быстро восстановленное электричество и, по очереди заглядывая в кабинет О'Брайена, посмотреть на учиненный там разгром. Доносившийся до Пола гул голосов не способствовал успокоению нервов.
С интервалами приблизительно секунд в тридцать какая-то крашеная блондинка визгливо восклицала: «Просто не верится, что никто не погиб! Просто не верится, что никто не погиб!» Этот голос независимо от месторасположения его хозяйки доносился до Пола и заставлял его морщиться. «Просто не верится, что никто не погиб!» В ее тоне проскальзывали нотки разочарования.
Альфред О'Брайен сидел за столом в приемной. Его секретарша, официально-строгого вида женщина с волосами, стянутыми в тугой пучок, пыталась обработать с полдюжины царапин на лице своего босса, однако О'Брайена, похоже, больше волновал его костюм. Он старательно смахивал и стряхивал приставшие к пиджаку грязь, пыль и ошметки коры.
Пол допил виски и взглянул на Кэрол. Она все еще не могла прийти в себя. Ее лицо, обрамленное блестящими темными волосами, казалось очень бледным.
Она, вероятно, заметила беспокойство в его глазах, потому что, взяв его руку, слегка сжала ее и попыталась улыбнуться. Однако улыбка не удалась, так как губы ее дрожали.
Он наклонился, чтобы ей было его слышно на фоне шума возбужденных голосов.
— Ты готова ехать?
Она кивнула.
Возле окна раздался голос, видимо, кого-то из молодых сотрудников:
— Эй! Внимание все! К дому подкатили телевизионщики.
— Если нас застанут журналисты, — заметила Кэрол, — мы проведем здесь еще не меньше часа.
Не попрощавшись с О'Брайеном, они поспешили уйти. В холле, направляясь к боковому выходу, они уже на ходу накинули на себя плащи. Выйдя на улицу, Пол обнял Кэрол за талию и раскрыл зонт. Они торопливо пошли по мокрому асфальту стоянки, старательно огибая большие лужи. Порывистый ветер казался слишком холодным для начала сентября; постоянно меняя направление, он наконец дунул под зонт и вывернул его наизнанку. Ледяной дождь, подхлестываемый ветром, лил с таким ожесточением что его капли словно впивались Полу в лицо. Пока они добежали до машины, их волосы стали настолько мокрыми, что прилипли к голове; вода, попав за воротник плаща, струилась по шее.
Пол бы почти не удивился, если бы видел, что их «Понтиак» пострадал от молнии, но машина оказалась целой и невредимой, и ее мотор послушно завелся.
Выезжая со стоянки, он хотел было свернуть налево, но тут же нажал на педаль тормоза, увидев, что через полквартала улица перекрыта полицией и пожарными. Церковь все еще была объята пламенем, несмотря на проливной дождь и мощные струи воды, направленные на нее пожарниками. Черные клубы дыма поднимались в серое небо, и в окнах с вылетевшими стеклами плясали языки пламени. Было совершенно очевидно, что церковь уже не спасти.
Он повернул направо и поехал домой по затопленным дождем улицам с переполненными водосточными канавами, где впадины в асфальте превратились в коварные озера, которые приходилось преодолевать с крайней осторожностью, чтобы мотор вдруг не захлебнулся и не заглох.
Кэрол сидела, сжавшись и притулившись к дверце машины. Несмотря на включенное отопление, она явно мерзла.
Пол чувствовал, что у него стучат зубы.
Поездка домой заняла десять минут, и за это время никто из них не сказал ни слова. Единственными звуками были шелест шин по мокрому асфальту и глухой, равномерный, как метроном, стук «дворников». В этом молчании не было ни неловкости, ни натянутости, но чувствовалось какое-то странное напряжение, словно воздух наполняла какая-то затаенная энергия. Полу казалось, что, стоит ему заговорить, Кэрол от неожиданности вылетит из машины.
Они жили в старательно отреставрированном по их инициативе доме, построенном в стиле эпохи Тюдоров, и, как всегда, от его вида — выложенной камнем дорожки, массивных дубовых дверей с фонарями по бокам, окон со свинцовыми стеклами, остроконечной крыши, — у Пола стало как-то хорошо и тепло на душе. Дверь гаража автоматически поднялась, и он, вкатив «Понтиак» внутрь, поставил его рядом с красным «Фольксвагеном» Кэрол.
