Но во мне осталось что-то человеческое, и оно заставляло меня кричать.
— Что ты наделала? Верни мне прежний облик! Сделай меня снова человеком, иначе я убью тебя! Я убью тебя! — рычал я, едва узнавая свой голос.
И вдруг какая-то сила оторвала меня от Кендры. Я встал на ноги. Раны, которые я нанес ведьме, исчезали. Порванная одежда восстанавливалась сама собой.
— Ты не сможешь меня убить, — сказала она. — Я просто перемещусь в другое тело — стану птицей, рыбой или ящерицей. А твое возвращение в человеческий облик зависит не от меня. Оно целиком зависит от тебя.
«Галлюцинации. Все это лишь галлюцинации».
В реальности такие вещи не происходят. Это сон, напичканный разной дрянью вроде школьной постановки «В леса[12]» и мешанины из диснеевских мультиков. Просто я устал. А тут еще эта водка. Черт меня дернул пить! Когда проснусь, со мной все будет в порядке. Лишь бы скорее проснуться.
— Ты — нереальна, — заявил я Кендре.
Галлюцинация, не обращая на меня никакого внимания, продолжала:
— Ты всегда был жесток к людям. Но за несколько часов до превращения ты совершил один добрый поступок. Поэтому я решила дать тебе шанс. Я говорю о розе, которую ты подарил девушке.
А-а, вот она о чем. О помятой розе, которую я отдал конопатой девчонке-контролерше. Тоже мне, нашла доброту. Потому и отдал, что иначе пришлось бы кинуть эту чертову розу в ближайшую урну. И это мне зачлось? Неужели подаренная роза — мой единственный добрый поступок? Если так, добротой там и не пахнет.
Ведьма прочла мои мысли.
— Согласна, доброты в твоем поступке — капля. И потому я дала тебе совсем маленький шанс снять заклятие. У тебя в кармане лежат два лепестка.
Я полез в карман. Там действительно лежали дна помятых лепестка. Сам не знаю, зачем я их подобрал, когда они оторвались от цветка. Но откуда ведьма узнала про них? Вот лишнее доказательство, что все это происходит у меня в мозгу. Тем не менее я сказал:
— Ну, лежат. И что?
— Два лепестка — это два года, отпущенные тебе на поиски той, кто сумеет сквозь звериное обличье разглядеть в тебе что-то хорошее и полюбить эти крупицы доброты. Если ты тоже ее полюбишь и подтвердишь свою любовь поцелуем, заклятие будет снято и к тебе вернется прежний человеческий облик. Если никого не найдешь — навсегда останешься чудовищем.
— Ничтожный шанс, — сказал я.
Но неужели я не сплю? Может, ведьма распылила какой-то наркотик, вызвавший эту чертовщину? Я стал пленником сна и не знаю, как его оборвать и проснуться.
— Теперь меня никто не полюбит.
— Ты не веришь, что тебя могут полюбить без привлекательной внешности?
— Я не верю, что кто-то способен полюбить чудовище.
Ведьма улыбнулась.
— Лучше было бы стать трехглавым крылатым змеем? Или существом с орлиным клювом, лошадиными копытами и верблюжьими горбами? Или, допустим, львом? А как насчет буйвола? Сейчас ты хотя бы способен ходить на двух ногах.
— Я хочу стать тем, кем я был.
— Тогда не теряй надежды встретить ту, которая окажется лучше тебя. Не теряй надежды завоевать ее любовь своей добротой.
Я засмеялся.
— Как же, добротой! Девчонки помешаны на доброте и думают, что быть добрым — круто.
Кендра опять не отреагировала на мои слова.
— Ей предстоит полюбить тебя таким, каков ты есть. Непривычно, правда? И запомни: ты тоже должен ее полюбить, а это для тебя труднее всего. Полюбить и подтвердить свою любовь поцелуем.
«Куда же без поцелуев?»
— Ну вот что. Не знаю, как ты это устроила, но мне понравилось твое шоу. А теперь верни мне прежний облик. Здесь не сказочный мир, а Нью-Йорк.
Ведьма покачала головой.
— У тебя есть два года, — сказала она и исчезла.
Прошло два дня. Мне хватило времени убедиться, что я не сплю и не галлюцинирую. Это была моя новая реальность.
— Кайл, открой дверь!
Мой отец. Весь уик-энд я избегал встречи с ним. С Магдой тоже. В комнате у меня имелась кое-какая еда, так что я не выходил. Стук в дверь заставил меня оглядеться по сторонам. Почти все, что можно было разбить или сломать, я сломал или разбил. Разумеется, начал с зеркала. Потом угробил будильник, переломал все свои хоккейные трофеи. Одежду из шкафа порвал в клочья. К чему она мне теперь?
Я поднял осколок стекла и вертел его в когтистых пальцах. Жуть. Я опустил руку с осколком. А ведь достаточно полоснуть стеклом по горлу, и все разом кончится. Я больше не увижу ни отца, ни друзей, и жизнь в облике чудовища оборвется.
— Кайл!
От звука отцовского голоса я вздрогнул и выронил осколок. Этот шок привел меня в чувство. Зачем я паникую? Надо выяснить, что со мной, а потом действовать. Мой отец — богатый человек. Он знаком с лучшими пластическими хирургами, дерматологами и другими врачами. Он поможет мне выкарабкаться из этой ямы.
А если не поможет? Сначала надо выяснить, а потом уже думать о «если».
Я пошел к двери.
Когда я учился в первом классе, нянька повела меня гулять на Таймс-сквер. В глазах пестрело от разноцветной яркой рекламы. Я задрал голову, и вдруг на громадном «джамботроне[13]» увидел лицо отца. Нянька тщетно пыталась меня увести, а я стоял как зачарованный. И не только я. Многие взрослые смотрели на этот громадный уличный телевизор и видели моего отца.
На следующее утро я увидел отца дома, в халате. Он рассказывал матери о каком-то крупном событии, которое комментировал вчера. Что за событие — я не понимал, но боялся даже смотреть на отца. Я по-прежнему видел его громадное лицо, вознесенное над землей. Он казался мне богом.
Помню, в тот день я хвастался одноклассникам, что мой отец — самый важный человек в мире.
Но то было давно. Со временем я убедился, что отец — совсем не бог и у него есть недостатки. Помню, как меня потрясло открытие: оказывается, после отца в туалете тоже воняет!
Однако сейчас, стоя у двери, я вновь ощутил страх перед отцом. Я взялся за ручку, прильнув своим мохнатым лицом (или мордой) к белой матовой поверхности.
— Я здесь, — почти шепотом произнес я. — Сейчас открою.
— Поторопись.
Я распахнул дверь, и ту же секунду стало невероятно тихо, будто исчезли все звуки Манхэттена и я оказался в чаще леса. Я не слышал ни шуршания двери о ковер, ни своего дыхания, ни ударов сердца. Я и представить не мог реакцию отца на то, что его сын превратился в чудовище.
Я увидел лишь… брезгливое недовольство.
— Что такое? Что за карнавальные штучки? И почему ты не в школе?
