– Говорил я тебе, – пропыхтел выбивающийся из сил и стремительно трезвеющий Коля, – не лезь ты к ихним бабам! Предупреждал ведь!
Тракторный дизель взревел где–то совсем уже рядом. Замелькали за редкими деревьями отблески фар.
– Не отстают! – хохотнул Серега. – Помимо дороги через кусты поперли!
– Ты троим рожи разбил, – выдохнул Коля. – Они уже не отстанут.
– Не дрейфь, Колюня! Ты тоже молодец – заводиле нос сломал!
– Я нечаянно! Я пьяный был!
Трактор вымахнул из кустов, и был он похож на разъяренное чудовище: глаза горят, дым валит, земля клочьями в стороны разлетается, рык горло раздирает. Беглецы рванули вправо, уходя от света фар, надеясь укрыться в молодой березовой поросли, прежде, чем их заметят. Поздно! Их увидели. Из болтающейся телеги–четырехтонки такой вой понесся, что даже дизеля слышно не стало.
– Человек двадцать! – определил Коля, холодея от мысли, что жить им, возможно, осталось считаные минуты.
– Уйдем! – азартно рявкнул Серега, врываясь в заросли березок. – Не отставай!
Что–то большое и черное шевельнулось близко, раздвигая ветки, ломая тонкие белые стволы. Тяжелая вонь обожгла ноздри – Коля даже задохнулся. Свет фар ударил его в спину. Он кубарем полетел вперед, но успел заметить, что большое и черное, возящееся рядом, – это вспухшая трехногая корова с обломанными рогами и изодранной грязной шкурой. Он увидел один ее глаз – слепой комок слизи с червями. Он запнулся и упал, успев заслонить локтем лицо. Тут же вскочил, хватаясь за гнущиеся деревца. И побежал, покатился, понесся сквозь молодой лесок, слыша, как настигающий трактор с хрустом подминает березки, как гремит скачущая телега и как победно ревет пьяная деревенская шпана.
Кругом была вонь.
* * *
– Они утром вернутся, – уверенно заявил Иван Панин. – Светать начнет – и появятся.
– От Борисыча влетит, – сказал Димка Юреев, уже и сам уставший от своей истерики.
– Спите! – зло шепнул Миха Приемышев, пряча голову под подушкой. – На работу завтра!
– Сегодня, – поправил Вовка Демин и шумно завозился – его кровать была самой скрипучей.
Минут через пять в комнате наконец–то установилась расслабленная тишина, и кто–то даже засопел сонно, подхрапывая. Но вот негромко лязгнуло оконное стекло, плохо закрепленное в раме, и сопение тут же прекратилось.
– Слышали? – приподнялся Димка Юреев; голос его зазвенел от напряжения.
– Девчонки балуют, – зевнув, отозвался Иван Панин. – Они уже третий день грозятся отомстить за то, что мы их пастой измазали. Повесили, наверное, гайку на окно, и дергают сейчас за ниточку. Я сам так сделать хотел.
– Да что же это такое! – запричитал Миха Приемышев. – Дадите вы мне поспать сегодня или нет?!
В завешенное окошко стукнуло отчетливей.
– Ну точно – девчонки, – сказал Иван. – Пионерлагерь какой–то. Могли бы и поинтересней чего придумать.
– Это наши вернулись, – уверенно заявил Димка, садясь в кровати и глядя в сторону окна. – Вовка… Володь!.. Эй! Вольдемар!
– Ну чего вам?!
– Посвети фонариком. Кажется, Серж и Колюня вернулись.
Иван Панин, далеко свесившись с постели, сдвинул в сторону свой чемодан и дотянулся до свечного огарка, прячущегося в углу за кроватной ножкой. Миха уже чиркал отсыревшими от лежания на подоконнике спичками – три сломались, четвертая с шипением зажглась. Димка Юреев на огонь покосился неодобрительно, но напоминать о том, что доцент Борисыч свечками пользоваться настрого запретил, не стал, – все это и так отлично помнили.
В комнате было зябко: щитовой барак выстывал быстро. Прежний руководитель, старенький Максим Юрьевич с кафедры теплотехники, холода не любил и потому следил, чтобы огонь в крохотной котельной, пристроенной к домику, не угасал всю ночь – либо назначал дежурного, но чаще сам перебирался в обшитую кровельным железом каморку и до самого рассвета чутко дремал на нарах возле чугунной печки, прижимался к горячим трубам, обмотанным рваными фуфайками, и похрапывал – будто большой домашний кот мурлыкал. Едва жар спадал, Максим Юрьевич переставал мурлыкать и просыпался. Тяжелой кочергой он ворошил в горячем горле печи, а потом кормил ее кусками антрацита, выковыривая их из жестяной мятой ванны.
Максим Юрьевич заболел первого октября. Заменивший его доцент Борисыч топить котел ночью запретил и выдал каждому по дополнительному одеялу. Проку от них, впрочем, было мало, так что все, кроме каратиста Ивана, быстро приучились спать в одежде.
– Ну чего там? – спросил Димка Юреев. Он единственный не вылез из койки. Остальные собрались у черного, будто кусок угля, окошка и пытались разглядеть хоть что–то за холодным стеклом, но видели только свои призрачные отражения, отражающуюся свечку да лампу электрического фонарика, похожую на глядящий из тьмы светящийся глаз.
– Девчонки… – начал было Иван, отворачиваясь от окна, как вдруг на стекло со стороны улицы легла грязная исцарапанная ладонь. Вовка взвизгнул и выронил тут же погасший фонарик. Миха Приемышев отшатнулся и в голос выругался.
– Чего там? – встревожился Димка Юреев.
Иван хмыкнул, глянув на приятелей, поднял кружку со свечой повыше, прислонился щекой к потеющему стеклу.
– Это Серж.
– Один? – спросил Димка.
Иван, ладонью заслонив глаза от неудобного света, смотрел вниз; вглядывался напряженно в черноту, в которой скрывались заросли крапивы, конского щавеля, репейника и Бог его знает, чего еще.
– Колюня тоже там.
Иван смутно различал два мутных бледных пятна.
– Ну наконец–то, – выдохнул Димка.
Он был староста группы, примерный комсомолец с безукоризненным личным делом и четким пониманием этапов своей будущей карьеры. Лишние проблемы ему были не нужны.
* * *
Отпирать веранду пошли все скопом, только свечку погасили и спрятали на обычное место под кровать. Вовкин фонарик после падения барахлил; он то начинал моргать, то вовсе выключался, – видимо, удар нарушил какой–то контакт. Бережливый Вовка, понятное дело, только этим и был обеспокоен. Он сердито бубнил что–то себе под нос и встряхивал фонарь, и хлопал его по боку узкой, будто девчачьей ладошкой – словно за строптивость наказывал.
– А вдруг там не они? – неожиданно приостановившись, предположил Миха, когда Иван уже тянулся к кованой щеколде на двери.
Все замерли.
– Что значит «не они»? – медленно проговорил Димка.
Вовка постучал замигавшим фонариком об колено и направил луч в темное стекло веранды, поймав в конус электрического света две сутулые фигуры, мнущиеся у крыльца в ожидании момента, когда их пустят в дом.
