– Ну что вам сказать о произошедшем, – вздохнула игуменья. – Психически нездоровый человек воспользовался нашим доверием. Был разоблачен совершенно случайно и закономерно выдворен из обители. Если вы с ним говорили, знаете, пожалуй, больше меня.
– Не прокляли вы его?
– Церковь никого никогда не проклинает. Или почти никогда. А у меня вообще нет такого права.
– А как в принципе православие относится к трансвестизму, перемене пола?
– Крайне отрицательно. Как Господь распорядился, так тому и быть.
– Но если человек не может жить таким, каким родился? Не может смириться с данностью?
– У церкви один рецепт: покаяние, пост и молитва, – нравоучительно отчеканила игуменья. – Все остальное – от лукавого.
«Во, не зря ездил – хоть теперь знаю, как лечиться от тоски по Анне», – невесело вывел он для себя.
– Хорошо, спасибо. А что это у вас тут за… катавасия намечается?
Он едва сдержал неуместный смешок. Матушка тоже едва заметно улыбнулась.
«Ага, не совсем от суетно-мирского избавилась!» – обрадовался почему-то Андрей.
– У нас сегодня служит архимандрит Феодосий из Савва-Сторожевского монастыря, что близ Звенигорода. А катавасия – это когда хор нисходит к аналою и поет там. Только и всего.
– А, простите мое невежество, с чем это связано?
– Фермер один местный заказал молебен пред иконой святого Селиверста.
– Того самого?
– Да. Он считается молитвенником от болезней скота, мора.
– А что, в районе эпизоотия? – удивился Андрей. – Михал Юрич мне ничего не говорил.
Матушка чуть замялась:
– Нет, там несколько иное. Извините, Андрей, мне надо идти готовиться. Если хотите, встретимся после службы.
– Присутствовать можно?
– Храм открыт для всех.
Известие о неведомой беде – такой, что даже священника с другого конца области привезли, – сильно не понравилось Андрею. Какое-то затхлое, погребное дуновение…
«Матушка что-то говорила тогда о напастях непонятного происхождения – папа Слай вроде по ним спец. Ладно, все потом», – решил Андрей.
Послушать службу, еще расспросить игуменью, может, этого… архимандрита удастся разговорить.
Феодосий оказался совсем молодым человеком, высоким, свежим и румяным на лицо, с кудрявой каштановой бородкой. Пел высоким, звонким голосом, резво кадил, позванивая цепочками. Хор дружно и охотно ему подпевал. Потом девушки спустились к отошедшей назад публике, встали перед священником, который, сложив пальцы в некую изящную фигуру, стал ими дирижировать.
Андрею давно было душно и скучно. Непонятные слова, произносившиеся скороговоркой, эти бесконечные «Господи, помилуй!»…
«Бездуховная личность – вот я кто!» – вынес Андрей приговор самому себе и стал краем глаза разглядывать публику.
Он обратил внимание на средних лет плотного человека, стоявшего в первом ряду и усердно крестившегося. Дорогой костюм выглядел на нем неорганично – крестьянский коричневый загар не сочетался с добротной темно-синей тканью.
«Ох, пойду-ка я…» – вздохнув, сдался он.
Снаружи было чýдно – чистый воздух, безлюдный двор, покрытый, как плюшем, низенькой густой травкой, засиневшее к вечеру небо, начавшие розоветь облака. Благодать!.. Где-то призывно чирикала еще не севшая на гнездо птичка.
Гулять Андрею пришлось недолго. Из боковых дверей пошел народ. Пропустив выходивших, Андрей вернулся внутрь. Феодосий, согласно кивая, слушал загорелого мужчину в костюме и что-то говорил ему в ответ. Вклиниваться в беседу было неудобно, тем более что игуменьи, которая могла представить его, не было видно.
«Ладно, не горит, – решил Андрей и направился в воротам. – Материал закончить мне информации хватит, а про эту… катавасию… потом узнаю».
– Ну, богатырь, рассказывай, – повернулся к нему Борода, к вечеру, как водится, севший поиграть в шахматы. – Что там матушка?
– Ну, так… Времени у нее на меня особенно не было. Но что надо, я узнал. Ключи возьмите.
– Ага… Что-то ты смурной, я гляжу, а?
– Я просто задумчивый. Новая темка наклевывается… Как вылупится, скажу.
Борода внимательно посмотрел на Андрея, но дальше рыться в его душе не стал, и Андрей его мысленно за это поблагодарил. Он ведь и сам не слишком хорошо понимал, почему его так задело известие о появлении иногороднего пастыря-молельника Феодосия.
Но утром засесть за новую статью не получилось.
– Андрюша, сынок! – бросился к нему главный, едва он появился на этаже.
Глаза у Бороды были красные, отекшие, он усиленно хлюпал носом.
«Простыл, что ли?» – подумал Андрей.
– Горе-то какое!
Сердце у Андрея рухнуло, как камень с обрыва, ноги мерзко обмякли.
– Пал Никитич преставился! Такой крепенький был, а? Сталь! А преставился!
Борода горестно покрутил головой и высморкался.
– Чего – он так из больницы и не вышел?
– Нет, там и помер. Почти что в одночасье… Некроложек набросай, а? Как ты умеешь, душевно…
Ты ведь с ним общался. Я сейчас биографическую справочку занесу. Напишешь?
– Да это-то как раз не проблема, – задумчиво протянул Андрей, направляясь к себе.
Борода не озадачился его последним замечанием, горестно вздыхая, принялся за свои дела. Андрей направился к своему столу, встретился глазами с Валей, которая что-то набивала. Она тоже была расстроена.
«Проблема в другом… Неужели это… от того чудища? Водяного скакуна? Три раза встретишь – и с катушек. Да нет… Ерунда, чушь собачья. Но он-то в это верил! Самовнушение? Ведь и лет-то чекисту было немало».
– Ты в порядке? – неожиданно спросила Валя, и Андрей вздрогнул.
– Да, а что?
– Да ты какой-то… Бормочешь что-то…
– Я работаю, Валя! – едва разжимая сведенные от злости челюсти, сказал Андрей. – И… можно тебя попросить?
– Да?
– Немного менее пристально за мной следить. Раздражает.
Андрей чувствовал, что сейчас заведется не на шутку. Губы у Вали дрогнули.
– Извините, пожалуйста, господин ведущий автор.
– Ради бога, госпожа ответственный секретарь.
Кажется, они повздорили в первый раз. А чего она его сканирует? Так дыр-дыр, туда-сюда! Он не маленький.
В комнату впал Борода с несколькими листочками в руке.
– Вот, Андрюша, этапы славного пути усопшего. С нарочным доставили. Извини, что в таком виде. У них там документы в факс не идут – хилые. И по соображениям безопасности.
Это была бледненькая ксерокопия автобиографии Пал Никитича.
– Разберешь?
– Да не волнуйтесь вы так. Все сейчас будет сделано.
«Ох, вот что надо уточнить – история-то не для печати!»
– А причину смерти указывать надо? И какую?
«Во исполнение старинного народного поверья?…»
