Татьяна Величкина - Двуликая луна

На утро, Катя быстро собралась и, наскоро позавтракав чаем и бутербродом, направилась к Любаше. Марина Карловна сказала, чтобы та не задерживалась, потому что ей нужно было к врачу. Бросив пока и чмокнув мать в щеку, Катя выскочила за дверь и поскакала по ступеням, словно молодая газель. Мама посмотрела в окно, провожая дочь взглядом. Какая же ты у меня красивая, и как похожа… на отца. Она отошла от окна и сев за стол, налила себе кофе. Марина Карловна помнила, как влюбилась с первого взгляда, и он навсегда остался в ее сердце, ни кто не смог заставить забыть память об этом мужчине. Она видела по отрешенному взгляду Кати, по ее веселому напеванию, что ее дочь испытывает. Где-то внутри у нее все сжалось и что-то несогласное начало бубнить и ворчать о том, что надо узнать еще, что это за мальчик. Я не должна допустить, что бы с Катей произошло тоже, что и со мной, но это ее жизнь и она вправе сама решать, как прожить ее, она серьезная, не такая наивная, как я была тогда и не допустит ничего плохого. Нет, если дело зайдет далеко, то я не успею что-либо сделать, а что ты можешь сделать, Катя такая скрытная, она никогда не любила делиться и это твоя вина. Марина Карловна могла бы еще долго спорить сама с собой, она понимала, что ее ложь об отце, которая была видна в ее глазах, шита белыми нитками и отдаляет дочь от нее. Катя часто спрашивала о нем в детстве, когда особенно нуждалась в нем. Сколько раз, Дмитрий просил в письмах приехать, он очень хотел увидеть дочь, но, когда Марина получила от него письмо спустя пять лет, то сразу ответила, и ее ответ был полон обиды, гнева и крика. Марина сообщала, что сказала дочери, что у нее нет отца, что он умер и чтобы он никогда больше не напоминал ей о себе. Больше он не присылал писем, однако каждый месяц отправлял крупные переводы на имя Марины Карловны. Он не хотел, чтобы его дочь, в чем-либо нуждалась. Когда Арбенин читал ее письмо, то испытывал угнетающее чувство вины, он бы все отдал, чтобы снова оказаться рядом с той девушкой, у которой были глаза василькового цвета и длинные белоснежные волосы. Она ему помнилась в простом ситцевом платье, которое сшила сама. Летом Марина не надевала обуви, и в мае уже купалась в холодной реке. Если бы он мог все ей объяснить, если бы только мог, но не все тогда зависело от него, даже сейчас Дмитрий не мог рассказать девушке правду, из-за которой ему пришлось покинуть ее, даже сейчас у него не было права ни на оправдание, ни на ее прощение.

Прочитав письмо, Дмитрий чувствовал, что сам не желая того, совершил непоправимую ошибку. Там, у себя в Москве, он потерял жену и сына, теперь у него не осталось ни кого, кроме Марины, но она отказала ему даже в маленькой радости получать от него письма. Сначала он порывался поехать, разыскать ее, но его предупредили, чтобы он не занимался самодеятельностью, что все это может привести к непредсказуемым последствиям.

Прошло восемнадцать лет, и Арбенин до сих пор вспоминал ту девушку Марину, из своей молодости. Что-то зацепило его в ней навсегда, как ни старался он забыть ее, а когда, потеряв сына, и узнав о том, что у него есть дочь, Дмитрий потерял и покой. Теперь его смыслом в жизни было найти их. После категоричного отказа Марины, он решил сам найти информацию о них, по своим личным каналам. О том, что его дочь зовут Катя, он узнал только спустя десять лет, когда ему, наконец, удалось получить ее фотографию. Арбенина радовало, что Катя так похожа на него, но каждый раз глядя на нее, он понимал, что они бесконечно не досягаемы друг для друга. Надежда была на то, что когда он отойдет от дел, то сможет все объяснить и Марине и своей дочери.

Утро выдалось солнечным и безоблачным, несмотря на то, что это была уже середина ноября и уже начинались первые заморозки. Мистер Джефферсон, вяло, помешивая кофе, подозвал к себе Маэлза, нового дворецкого и по совместительству искусного повара. Маэлз был сыном их прежнего мажордома — Артура Холла, расторопный молодой мужчина тридцати четырех лет, прекрасно усвоивший опыт своего отца.

— Мне кто-нибудь звонил, Маэлз? — спросил Ричард, — да, а где свежая пресса?

— Вам звонил доктор Рэт, сэр, — дворецкий, убедившись, что с завтраком покончено, начал убирать со стола.

— Он что-то просил передать? — Джефферсон отложил вчерашний номер «Таймс», — мне кажется, что ты что-то скрываешь от меня, извини, если мне показалось…

— Не показалось, сэр, — Маэлз поставил поднос на стол, — минутку.

Осторожно неся перед собой поднос с пустыми тарелками и чашкой, он быстро ушел, бормоча извинения себе под нос. Вскоре он буквально прилетел обратно, держа в руках свежий номер «Таймс».

— Простите, сэр, этого больше не повториться, когда утром приходят газеты, а вы еще спите, я всегда прочитываю их.

— Вы читаете «Таймс»? — удивленно приподнял брови Джефферсон, — ну в этом нет ничего предрассудительного, если вы вовремя ее доставляете мне с почтой. Сегодня что-то произошло важное?

— Да, сэр, об этом сказал доктор Рэт, о… том, что написано на последней странице там, где обычно печатают… некрологи… он был очень взволнован, я бы сказал… напуган.

Джефферсон непонимающе посмотрел сначала на Маэлза, потом на газету и тихо проговорил:

— Надеюсь это не то, о чем я подумал. Можешь идти, Маэлз, спасибо за превосходный завтрак.

Как только дворецкий оставил его наедине с газетой, Ричард, быстро пролистав ее, дошел до последней страницы. От прочитанного его бросило в холодный пот.

«Сегодня ночью, известный генетик, биоинженер, доктор Дейл Франклин Мелвил был найден в подвальном помещении библиотеки на Монтагью Плас со следами насильственной смерти. Его обнаружил ночной смотритель, который не мог объяснить, что доктор Мелвил делал в библиотеке в такой поздний час. В интересах следствия, полиция Скотланд-Ярда, не сообщила о своих предположениях, и смотритель библиотеки не захотел напрямую сотрудничать с прессой. Однако нашим журналистам удалось, кое-что узнать. Один из сотрудников библиотеки, нам рассказал, что в последнее время у них в здании стали происходить странные вещи.

— Доктор Мелвил тайно посещал библиотеку, где у него был свой кабинет. Он там проводил какие-то опыты, какие только богу известны. Ни кто не знал, когда он появляется здесь, у него была договоренность с директором. Этой ночью я знал, что доктор работает как обычно последние месяцы в своем кабинете, в подвале библиотеки. Потом, мне послышался какой-то шум в читальном зале, я поднялся на второй этаж и почувствовал, что здесь кто-то есть. При дальнейшем осмотре, я ничего не обнаружил и вернулся к себе. После того, как внизу послышался стук и какая-то возня, мне ничего не оставалось, как спуститься к доктору Мелвилу. Я чувствовал, что происходит что-то нехорошее. Когда я начал спускаться по лестнице в полуподвальное помещение, внезапно погас свет, мимо меня кто-то пронесся, потом, наверное, меня оглушили, потому, что когда я очнулся, свет снова горел. Дверь, его так называемого кабинета, была распахнута, доктор лежал на полу и был уже мертв, в голове у него была дырка, и ничего уже его не могло спасти. В кабинете все было разбросано, словно здесь происходила отчаянная борьба, повсюду валялись какие-то бумаги, везде было битое стекло. В клетках истошно кричали и прыгали обезьяны, собаки выли, а мыши и крысы лихорадочно носились из угла в угол, словно все сошли с ума…» Это все, что удалось узнать нашему корреспонденту, человек, рассказавший нам о событиях произошедших в библиотеке на Монтагью Плас, находится в предынфарктном состоянии, последние события так потрясли его, что ему пришлось обраться в клинику. Кто стоит за этим убийством? Об этом можно догадаться, но не в нашей компетенции раскрывать секреты спец. служб Скотланд-Ярда, но они обещают подробно оповещать «Таймс», о ходе следствия.