— Сразу же после полуночи, — был ответ.
Ранегунда кивнула и поспешила к воротам — мимо пекарни, мимо кухонь, мимо общего зала. Горечь, рожденная в ней поношениями монаха, уже улеглась, и она снова по-детски радовалась своей новой летящей походке, но радость эта была недолгой и сменилась волнением ожидания.
— Герент! — крикнула она снизу. — Что там видать?
— Они въезжают в деревню! — прокричал он в ответ. — Все, кажется, целы! А на одном из мулов лежит чье-то тело!
— Это кто-то из наших? — затаив дыхание, спросила она.
— Нет, — отозвался Герент. — Я посчитал их. Это кто-то чужой. — Он посмотрел вниз: — Частокол уже заперт.
— Хорошо, — сказала она с облегчением. — Значит, все обошлось.
Герент уже спускался во двор, за ним понемногу тянулись все остальные.
— Велеть поварам приготовить ужин пораньше?
— Да, — встрепенулась она. — Безусловно. И тут же вернись. — В голове ее вдруг мелькнула еще одна мысль: — Как думаешь, не приказать ли поднести каждому по лишней кружке пива?
— Да герефа, — с воодушевлением поддержал столь замечательное предложение Герент и скорым шагом ушел.
Но его место пустым не осталось: рядом с Ранегундой выросла Пентакоста.
— Я смотрела на них из своей спальни, — произнесла она, задыхаясь. — Они в самом деле везут какое-то тело?
— Кажется, да, — с отвращением ответила Ранегунда.
— Оно, наверное, выпотрошено? Лесорубы ведь говорили, что там выпотрошили чуть ли не всех? — Приоткрытые губы красавицы увлажнились.
— Говорили, — подтвердила, нахмурившись, Ранегунда в глубине души желая, чтобы невестка опять оказалась в своей спальне и больше не покидала ее. Никогда.
Вдали послышались радостные крики: отряд проезжал через деревню и сельские жители ликовали. Кто-то стал бить в барабан.
— Они привезут тело сюда? — спросила обеспокоенно Пентакоста.
— Не знаю, — ответила Ранегунда. — Смотря по тому, где жил убитый: в деревне или у нас.
— Если у нас, то кто же это? — Глаза невестки сверкали от жгучего любопытства. — Говорят, потрошение — жуткая смерть.
Ранегунде вспомнились чудовищные шрамы на животе Сент-Германа, и она согласно кивнула.
— Наверное, да.
Теперь уже явственно слышался топот копыт, потом со стен понеслись приветствия караульных, и всадники, прохваченные оранжевыми лучами заходящего солнца, показались в воротах.
Капитан Амальрик соскочил с лошади первым.
— Христос Непорочный да направляет и хранит вас, герефа, — произнес он, стягивая с себя шлем.
— Я несказанно благодарна Ему за ваше благополучное возвращение.
Ранегунда учтиво дотронулась до уздечки его скакуна и потрепала морду большой кобылы, которую он привел в поводу. Два седла на ней были пусты: лесорубы спешились на въезде в деревню.
— Аминь, — перекрестившись, сказал капитан Амальрик.
— Что вы там обнаружили?
Ранегунда глядела на всадников, устало сползающих со своих лошадей. У всех был опустошенный, измученный вид.
— Лесорубы оказались правы. Эти люди были лесными бандитами, и кто-то убил их, а потом забрал всю еду и частично одежду. — Капитан тряхнул головой и потер кулаками глаза. — Дело сделано. Мы похоронили всех, кого смогли обнаружить.
— Да, — сказал Осберн. — Они были буквально разорваны на куски… или расплющены… Я не знаю. Не разрублены топорами или мечом, а именно размозжены и разорваны. — Он тяжко вздохнул: — Бедолаги.
— Но кто же убил их? — нетерпеливо спросила Пентакоста.
— Люди, — ответил капитан Амальрик. — Как это ни странно. Брат Эрхбог сначала решил, что на бандитов накинулись демоны. Но там были следы. Много следов. И все людские.
— И чем же они убивали? — часто дыша, задала новый вопрос Пентакоста.
— Не знаю, — сказал офицер. — Возможно, камнями.
— А сколько их было? — спросила Ранегунда, ощутив пробирающий до костей холодок.
— Не счесть. Гораздо больше, чем тех, на кого они нападали.
Пентакоста уставилась на тело, свисавшее с крупа мула.
— Зачем вы его привезли? Чтобы показать, как ужасны бесчинства злодеев?
— Нет, — был ответ. — Он отсюда. — Капитан подошел к мулу и, ухватившись за прядь волос, поднял голову мертвеца. — Его трудно узнать, — сказал он, — но все-таки можно.
Ранегунда всмотрелась.
— Карагерн! — выдохнула она. — Он что — прибился к бандитам?
Капитан Амальрик уклонился от прямого ответа:
— Утром мы похороним его.
* * *
Запись в летописи монастыря Святого Креста. Сделана в день святой Моники писцом Дезидиром.
«Во имя Христа, в праздник матери святого Августина, аминь.
Вредные испарения так нас и не покинули, несмотря на все наши молитвы и бдения. Более двух недель мы сидели на хлебе и на воде, но помешательство продолжает терзать нас.
Четырнадцать монахов уже умерли, и неизвестно, скольких еще предстоит нам похоронить. У пятерых заразившихся, правда, проявляются первые признаки выздоровления, но остальные гниют заживо, корчась в муках, и очередной жертвой ужасающего недуга станет, видимо, наш настоятель, брат Гизельберт, испытывающий немыслимые страдания, которым подвергает его сам дьявол или старые боги, непреложно отвергнутые нами. У него загнивают ступни, и его беспрестанно трясет лихорадка и обуревают видения. При всем при том он все еще остается живым, и это, конечно же, очень нас всех удручает. Я молил бы Господа послать ему смерть, если бы в том не усматривалось греха. Но Христос запрещает такое.
Сейчас мы питаемся только рыбой, которую нам удается поймать, и остатками нашего хлеба. Ни жители деревни при крепости Лиосан, ни торговцы из Ольденбурга не принесут сюда пищи, ибо если даже монахам не удается избавить себя от заразы, то что смогут с нею поделать простые миряне?
Многие полагают, что нам следует забить коз и овец для поддержания сил в нашей плоти. Но это будет отступничеством от данных нами обетов. Прежде всёго нас должна поддерживать вера. Христос Непорочный решился принять распятие, искупая людские грехи. Возможно, все наши теперешние страдания тоже искупят какую-то толику зла на земле и вознесут нас на небо.
Еще находясь в добром здравии, брат Гизельберт послал в лес на два дня пятерых крепких монахов с указанием вырубить в окрестностях монастыря все дуплистые деревья, какие удастся им обнаружить. Но монахи не возвратились. Говорят, они испугались гнева старых богов и, отрекшись от истинной веры, сбежали. Но я, уповая на Господа, все же надеюсь, что им удалось спасти свои души, отринув посулы захвативших их язычников и приняв смерть.
