Ее короткий смешок был презрительным:
— Удовлетвориться ими? Ну нет! Как я могу? Они слишком ничтожны!
— Потому что пресмыкаются перед вами? — спросил Сент-Герман и сам же ответил: — Конечно. И на меня вы смотрели бы с тем же презрением, примись я вам угождать. Но, к счастью, этого не случится. Вы вовсе не то, чего я ищу. — Он помолчал, следя, как она оправляет одежду, потом почти дружелюбно сказал: — Вы напрасно отвергаете их, Пентакоста. И Беренгар, и маргерефа Элрих очень достойные кавалеры. И отдадут за вашу руку все, чем владеют, когда вы сделаетесь вдовой. Обдумайте лучше, кто вам милее, пока удача не отвернулась от вас.
— Но почему я должна думать о них? — капризно протянула она и наморщила носик.
— Да потому, что положение вдов, особенно в этих краях, весьма незавидно.
— Ну, я здесь не задержусь. — В голосе Пентакосты слышалась уверенность человека, спокойного за свое будущее. — Я уеду отсюда. Во Франконию, или в Италию, или куда-то еще. Я тут не останусь.
— Вы останетесь там, где король Оттон или ваш батюшка прикажут вам проживать, — мягко возразил он, пытаясь вернуть ее из страны грез на землю.
— В таком случае я уеду туда, куда им будет угодно. Они не бросят меня в этой дыре! — Она засмеялась, окрыленная новыми перспективами. — Король вполне может взять меня ко двору. Маргерефа Элрих выхлопочет мне его благосклонность.
— Вы и вправду верите в то, о чем говорите? — поинтересовался с удивлением Сент-Герман, спрашивая себя, откуда в таком злобном и взбалмошном существе столько почти детской наивности.
— А вас он убьет, — вместо ответа произнесла с мечтательным видом Пентакоста.
— То, какую участь вы намерены мне уготовить, меня мало волнует, — сказал Сент-Герман. — Но к Ранегунде больше не подбирайтесь. Вы всыпали аконит в ее кружку, вы приправляли ее пищу сурьмой, вы, наконец, подрезали ее седельный ремень и подпругу. Все эти козни должны незамедлительно прекратиться, ибо я начеку и оберегаю ее.
В глазах красавицы вновь вспыхнул гнев.
— Оберегаете? — вскричала она. — Да почему же? Она хромая, рябая и вдобавок к тому — перестарок!
— Я гораздо старше ее, — откликнулся Сент-Герман.
Пентакоста отпрыгнула от него, ее голос взвинтился до визга:
— Я презираю тебя, ненавижу тебя! Ты омерзителен! Ты мне противен!
— В таком случае оставьте меня и возрадуйтесь, — отрубил Сент-Герман, уже начиная сердиться. — Иначе…
Он не договорил, но Пентакоста, похоже, все поняла и шарахнулась к двери. Там она замерла, вся дрожа, потом взяла себя в руки и гордо вздернула подбородок.
— Не тебе указывать мне, как поступать. Ты здесь не герефа. Ты станешь делать все, что я велю, или будешь изгнан отсюда. — Ее ноздри хищно затрепетали. — И тебя выпотрошат в лесу, как злосчастных бандитов.
«Меня уже потрошили», — хотел сказать он, но сдержался и произнес с напряжением:
— Уходи.
Выскочив на площадку, Пентакоста громко хлопнула дверью и, вся кипя, побежала наверх. В швейной за меньшим станком сидела Осита. Она что-то напевала, но почтительно встала, завидев свою госпожу. Пентакоста молча отпихнула ее, подскочила к большому станку и принялась яростно рвать черную паутину заряженной в него пряжи.
— Госпожа! — вскричала Осита, пытаясь оттащить ее от станка. — Что вы делаете? Не надо!
Пентакоста с силой толкнула деревенскую дуру и для верности поддала ей коленом. Та грохнулась на пол, послышался отвратительный треск. Пентакоста расхохоталась, продолжая сноровисто рвать пряжу, потом маленьким челноком принялась протыкать готовую ткань, с ошеломляющей скоростью приводя ее в абсолютнейшую негодность. Она задыхалась, рыдала, смеялась… Она пыталась воззвать к старым богам, но находила внутри себя лишь пустоту, в которой звенела неутолимая ярость.
Осита лежала недвижно, обмирая от нестерпимой боли в плече, сознание ее угасало. Последним, что она видела, была госпожа, колотящая шпулькой о стену.
По крайней мере эта деревенщина получила свое. Пентакоста еще раз пнула служанку ногой, потом повернулась, чтобы полюбоваться произведенным разгромом, и только тут поняла, что на нее кто-то смотрит. Она медленно поворотилась к дверям, не отдавая себе отчета, в какой беспорядок за пару минут пришла ее внешность: камзол сполз с плеч, наголовник сдвинулся набок, обычно ровные и блестящие косы развалились и спутались. Судорожно сжимая в руке изуродованный челнок, красавица медленно осознавала, кто стоит перед ней и какая опасность ей угрожает.
— Мое сокровище, — произнес Беренгар, в глазах которого застыл ужас.
Он нерешительно поднял руку, но не осмелился нарушить обычай и войти в помещение, предназначенное лишь для женщин. К тому же странное поведение предмета его обожания ничем иным, кроме как приступом помешательства, объяснить было нельзя.
— Что? — Пентакоста медленно поднесла свободную руку к лицу. — Это… волшба, — сказала она первое, что ей пришло в голову. — Колдовство. Но оно уже сходит. Должно быть, ваше появление разрушило чары. — Глаза ее обежали комнату и расширились: — Тут что-то произошло?
Беренгар уставился на Оситу.
— Эта женщина… Посмотрите. Почему она… там?
Пентакоста нахмурилась.
— Я не знаю. Она… она была тут со мной. Но тут было и что-то еще. Что-то очень грозное и… порочное.
Беренгар тотчас же перекрестился и, заметив, что Пентакоста того же не сделала, приписал это влиянию колдовства.
— Да защитит нас Христос Непорочный, — произнес он с нажимом.
— Да-да, — опомнилась Пентакоста и наконец повернулась к нему. Глаза ее полнились огромными сияющими слезами. — Это было ужасно.
Она понизила голос до шепота, и Беренгар, напряженно тараща глаза, весь обратился в слух.
— Пол башни словно бы провалился, и провал этот зиял, открывая дорогу в ад. Огненную дорогу. Я пришла сюда, чтобы продолжить работу. Вы, кстати, знаете, что я умею и прясть, и ткать?
— Да, Пентакоста, — изумленно пробормотал Беренгар. — Конечно, я знаю.
— Вот-вот, — загадочно сказала она и поднесла руку к горлу. — Осита сидела у маленького станка. Вы могли это видеть. И я тоже уже собиралась присесть, как вдруг… — Она содрогнулась и на мгновение прикрыла руками лицо. — Раздался страшный звук, более ужасающий, чем рев урагана. Он походил на глас ангела смерти, и эта комната погрузилась во мрак.
— А вы? — Беренгар снова перекрестился. — Что в это время делали вы?
— Что я могла? — усмехнулась она. — Что может женщина в момент столкновения армий? А ведь событие было именно таковым. Я… в глазах моих потемнело, а руки сами собой задвигались и принялись кромсать ткань. Я… Я совсем этого не хотела. — Она потупилась, как нашкодившая девчонка. — Вы не должны… Не ругайте меня. Я собиралась ткать, но тут что-то вошло в меня, и… я не могла устоять.
