Он должен спасаться бегством. Девочки были всего лишь детьми, но он не мог справиться сразу с двумя. Вместе они были сильнее, тем более когда ярость обуревала их. Он никогда не смог бы причинить серьезного вреда ни одной из девочек — он не желал беспамятства Саломы, в то время как близнецы действовали без тени сомнения. Они желали его смерти. Если бы это было возможно, он запер бы их по отдельности, чтобы они не покалечили друг друга. Сейчас ему оставалось только бегство. Вероятно, они будут его преследовать, зато не смогут драться между собой.
Он оттолкнул Лукрецию так, что она упала на пол, затем повернулся и бросился бежать по чердаку южного крыла. Вследствие своей глухоты он не мог слышать звуки их шагов. Он был быстрее, чем они, по крайней мере, ему так казалось.
Вскоре он достиг двери склада и побежал по коридору, в котором размещались комнаты слуг, к лестнице. Только когда он достиг ее ступеней, он быстро оглянулся. Лукреция в этот момент показалась из-за угла в конце перехода, следом за ней бежала Салома. Потеки крови на лице Лукреции выглядели как примитивная раскраска туземцев.
Адриан ринулся вниз по лестнице, спешно раздумывая, закрыть ли внизу дверь. Он решил не делать этого, так как девочки тогда наверняка снова нападут друг на друга. Пока они охотились за ним, этого можно было не опасаться.
Если бы только он смог их разделить! Он бежал по коридорам второго этажа, мимо немногих еще горящих масляных ламп, всей душой надеясь, что маленькие чудовища не вздумают поджечь дом. Их ярость, казалось, распространялась только на людей, а на все остальное они не обращали внимания. Даже Селкирк не сделал тогда попытки разрушить дом.
Задыхаясь, Адриан перепрыгивал через несколько ступеней. Он бежал вниз, на первый этаж. Он многое отдал бы за то, чтобы узнать, где в настоящий момент находилась его мать. Была ли она еще в музыкальной комнате, у трупа своего мужа? Или она бродила пустыми помещениями в поисках Адриана или Йоханнеса — кого-нибудь, кто мог бы стать новой жертвой ее страсти к убийству? Мысль о швейцаре жаром пронзила его тело. Инстинктивно он бросился к кухне, чтобы проверить, выстояла ли дверь кладовой против ударов сана.
Когда он ворвался в кухню, он увидел свою мать, которая лежала, крича, на полу, и Йоханнеса, наносившего ей удары окровавленным ножом; швейцар стоял, наклонившись над Мадлен, спиной к Адриану. Дверь кладовой была разбита в щепки и напоминала деревянную пасть акулы.
Адриан не раздумывал. Он схватил со стойки один из резаков и воткнул его швейцару в затылок. Хилое тело Йоханнеса застыло, его нож выпал из руки. Затем он мешком свалился в сторону.
Адриан застыл. То, что он убил человека — а это оказалось так легко сделать, так невероятно легко! — медленно доходило до его сознания. Он не знал, сколько раз Йоханнес воткнул нож в тело матери. Он увидел две раны на ее плече, еще одну — на предплечье. Ее рубашка была в крови, но нож, кажется, не попал ни в грудь, ни в живот. Ее неподвижный взгляд был направлен на него, рот беззвучно открывался и закрывался, как будто она была в шоке; говорила она невнятно.
Он оттолкнул дергающегося в судорогах швейцара и склонился над ней. Адриан опасался нападения, но в настоящий момент, кажется, она испытывала слишком сильную боль. И все же в ее глазах тлела искра ненависти. Адриан не сомневался: она убьет его, как только сможет.
Он поспешно вскочил и запер дверь кухни изнутри на засов. Сдернув ливрею с трупа швейцара и отрезав от нее рукава окровавленным ножом, он наскоро перевязал ими раны матери. Затем он поднял ее с пола и понес через пекарню, затем по переходу, в котором располагались основные кладовые. Он принес Мадлен в молочную кладовую, рассчитывая на то, что там не было никакого острого крюка или ножа, и положил ее на один из столов, затем, бросив последний взгляд на раненую, покинул помещение. Он вытащил ключ из замка и запер дверь снаружи.
Когда он вернулся в кухню — сначала он вынужден был переступить через тело мертвой поварихи, затем через труп швейцара, — дверь уже ходуном ходила от ударов близнецов. Внезапно он увидел происходящее как бы со стороны. Отец был мертв, так же как и Йоханнес и повариха. Его мать и сестры пытались его убить. А снаружи, в долине, казалось, погибал мир.
На несколько секунд он закрыл лицо руками и опустился напол, прислонившись спиной к буфету. Он должен сохранять ясную голову, должен подумать. Надо попытаться понять, что он должен сделать.
Мысленно он снова увидел перед собой белую фигуру, двигавшуюся снаружи, в буре. Она могла достичь поместья в любой момент. Адриан не знал, кто или что это было, но не сомневался, что именно эта фигура была первопричиной катастрофы.
После этого ему уже несложно было принять правильное решение.
Он оттолкнулся от буфета, встал и пошел через пекарню к двери, выходящей во двор. Положив руки на стекла двери, он ощутил сильную дрожь, словно кто-то тарабанил по ним снаружи невидимыми кулаками.
Буря, сотрясаясь, захватила его, когда он вышел на улицу. Он бежал, инстинктивно наклонившись вперед, чтобы подставлять под бушующие воздушные массы меньшую площадь уязвимого тела. Песок колол его кожу, словно его кусали крохотные насекомые, и вскоре у него возникло ощущение, будто все тело покрылось маленькими ранами. Рубашка и брюки порвались с молниеносной быстротой. Швы лопнули, ткань висела лоскутами. Адриан, защищаясь, прикрыл правой рукой глаза и вслепую, шатаясь, продолжал двигаться вперед. Он видел фигуру по ту сторону конюшен, посреди бывших виноградников. Пожалуй, она войдет во двор оттуда.
Но ему вовсе не потребовалось разыскивать чужестранца — он сразу совершенно отчетливо почувствовал его присутствие. Эти ощущения были совсем иными, не такими, когда кто-то другой мимоходом исследует твой дух, а затем, разочарованный, отступает. Теперь это было сознательное исследование, и Адриан приложил все усилия, чтобы попытаться ответить пришельцу.
На доли секунды фигура открылась ему, позволила заглянуть в него и узнать правду.
Адриан опустил руку и пытался выстоять под натиском бури.
Что-то коснулось его лица, это было легкое прикосновение, совсем не такое болезненное, как уколы песка. Прикосновение ткани.
Братоубийца стоял перед ним, ближе чем на расстоянии вытянутой руки, и его одежда трепетала на ветру.
* * *
— Ты знал уже тогда, что мальчик из деревни умрет, верно?
Кваббо печально наклонил голову.
— Я не убивал его.
— У тебя больше нет от меня никаких тайн, — резко возразила Сендрин. — Теперь больше нет.
