Но сейчас он именно такой.
И я рядом с ним.
Лоб Уорнера прижимается к моему лбу, его кожа разгорячена, его нос касается кончика моего носа. Он переносит свой вес на одну руку, а свободной гладит меня по щеке, так, словно она сделана из тончайшего стекла. Только теперь я понимаю, что до сих пор сдерживаю дыхание. Да я уже и не помню, когда я последний раз выдыхала.
Его взгляд перебегает на мои губы, потом снова вверх. У него во взгляде голод и еще много эмоций, на которые, как я считала раньше. Он был вообще не способен. Я и представить себе не смела, что он может быть таким реальным, таким человеческим. Но так оно и есть. Вот оно — здесь и сейчас. И все эти эмоции отражены на его лице, как будто их только что вырвали из его груди.
Он вручает мне свое сердце.
И произносит всего одно слово. Он произносит его шепотом. Как будто ему очень нужно произнести его именно сейчас.
Он говорит:
— Джульетта.
Я закрываю глаза.
Он говорит:
— Я не хочу, чтобы ты снова называла меня Уорнер.
Мои глаза открываются сами собой.
— Я хочу, чтобы ты узнала меня, — продолжает он, задерживая дыхание. Его пальцы убирают с моего лица прядку волос. — С тобой я не хочу быть Уорнером. Сейчас я хочу быть другим. Я хочу, чтобы ты называла меня Аарон.
И я хочу сказать ему, что, дескать, да, конечно, я целиком и полностью понимаю тебя, но тишина тянется, и это начинает сильно смущать меня. Что-то есть такое в этих секундах, да еще его имя у меня на языке, и тут открываются другие части моего мозга, и что-то начинает терзать меня, возвращает память, словно пытаясь сказать мне что-то и
резко бьет меня прямо в лицо
и наносит следующий удар в челюсть
после чего безжалостно швыряет в океан.
— Адам.
Мое тело покрывается льдом. Еще секунда — и меня вывернет наизнанку всю целиком. Я быстро выбираюсь из-под него и так быстро отпрыгиваю в сторону, что чуть не падаю при этом на пол. И это чувство, это чувство, это чувство ужаса и омерзения к самой себе будто прилипло к моему животу, как острейшее лезвие ножа. Оно грозное. Оно смертельное, и я не в силах стоять, я сжимаюсь, я стараюсь не заплакать, и я повторяю про себя: «Нет-нет-нет-этого-не-может-быть-не-может-случиться-никогда-я-люблю-Адама-мое-сердце-принадлежит-Адаму-я-не-могу-так-с-ним-поступить»…
…а Уорнер смотрит на меня так, будто я только что снова выстрелила в него, как будто я втолкнула пулю в его сердце голыми руками. Он поднимается с кровати, но он с трудом стоит на ногах. Его всего колотит, и он смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать, но всякий раз, как он открывает рот, слова вылетают у него из головы.
— П-прости м-меня, — запинаясь, произношу я. — Прости… этого не должно было случиться… я не думала…
Но он меня не слушает.
Он трясет головой снова, и снова, и снова и смотрит на свои руки так, будто ждет, что кто-то вот прямо сейчас скажет ему, что ничего этого на самом деле не происходит. Он шепчет:
— Что со мной? Может быть, я сплю?!
И мне становится так плохо, я в смущении, я растерялась, потому что я все равно хочу его. Я хочу его, и я хочу Адама тоже. И я хочу слишком многого, и никогда я еще не чувствовала себя таким чудовищем, как сегодня.
Боль так ясно отражается на его лице, что это просто убивает меня.
Я это хорошо чувствую. Я чувствую, как все это буквально убивает меня.
Я изо всех сил пытаюсь отвернуться, забыть, постараться придумать, как все это вычеркнуть из головы. Но мне только приходит мысль о том, что жизнь похожа на нерожденного ребенка, на горсть куриных косточек, на которых мы в детстве загадываем желание. Это просто набор возможностей, потенциальных событий, правильных и неправильных шагов к будущему, которое нам даже и не гарантировано, а я, я была так не права. Все мои шаги оказались неверными, они всегда были такими. Я есть воплощение ошибок.
Потому что этого не должно было случиться. Никогда.
Это было ошибкой.
— Ты выбираешь его? — чуть дыша, спрашивает Уорнер. Он выглядит так, словно ему тяжело стоять и он в любой момент может рухнуть на пол. — Именно это сейчас и произошло? Ты выбираешь Кента, а не меня? Дело в том, что я не понял, что сейчас случилось, и мне нужно, чтобы ты мне ответила. Черт возьми, ты должна мне сказать, что со мной происходит…
— Нет, — задыхаясь, отвечаю я. — Нет, я никого не выбираю… я не… я не…
Но выбор сделан. Хотя я сама не понимаю, как это все получилось.
— Почему? — спрашивает он. — Потому что он для тебя более безопасен? Потому что ты считаешь, что ты ему чем-то обязана? Ты совершаешь ошибку, — говорит он теперь уже несколько громче. — Ты напугана. Тебе сложно сделать выбор, и поэтому ты убегаешь от меня.
— М-может быть, я просто не хочу быть с тобой.
— Я знаю, что хочешь! — взрывается он.
— Неправда.
О-Боже-что-же-такое-я-говорю! Откуда только я беру эти слова, где я их нахожу, с какого неведомого дерева я их срываю… Они будто сами собой вырастают у меня во рту, и иногда, когда я слишком сильно нажимаю на них зубами, на глагол или местоимение, они становятся то горькими, то сладкими, но вот теперь они на вкус как нежность-и-сожаление-и-врешь-врешь-не-проведешь-и-все-они-застревают-у-меня-прямо-в-горле.
Уорнер не сводит с меня глаз.
— Неужели? — Он старается справиться с собой и успокоиться. Он делает шаг вперед, но становится настолько близко ко мне, что я хорошо вижу его лицо, я вижу его губы, я вижу гнев и нежелание верить, впаянные в черты его лица. Мне кажется, что я больше не выстою. Ноги меня дольше уже не удержат.
— Д-да. — Я срываю еще одно слово с дерева лжи у себя во рту. Это ложь-ложь-ложь на моих губах.
— Значит, я ошибаюсь. — Он произносит это тихо, очень тихо. — Я не прав, когда говорю, что ты хочешь меня. Что ты хочешь быть со мной. — Его пальцы гладят мои плечи, мои руки. Они скользят по моим бокам. Он ощущает каждый сантиметр меня самой, и я крепче сжимаю зубы, чтобы правда не выпала у меня изо рта, но мне это очень трудно делать, очень-очень-очень трудно, потому что единственная правда, которая мне известна, — это то, что буквально через пару секунд я просто сойду с ума.
— Скажи мне что-нибудь, любовь моя. — Он шепчет эти слова, и его губы почти касаются моей щеки. — Неужели я еще и слепой?
Я, наверное, сейчас должна умереть.
— Я не буду твоим шутом! — Он резко отстраняется от меня. — Я не позволю тебе делать посмешище из моих чувств к тебе! Я мог бы уважать тебя за решение пристрелить меня, Джульетта, но поступать так… так, как ты только что поступила… — Ему трудно говорить. Он проводит рукой по лицу, потом обе руки запускает себе в волосы. У него такой вид, будто он готов закричать, будто ему хочется что-то разбить, будто он тоже вот-вот потеряет рассудок. Теперь его голос больше похож на хриплый шепот, и он говорит:
