Я тихо рассмеялся.
– До чего небрежно – а я еще гордился своим мастерством! Как странно. Не удивительно, что я так низко пал.
Я сделал глубокий вдох, тело пронзила боль, меня терзала жажда. Неужели я действительно был когда-то могущественным властелином, ослепившим целый город, способным убить группу людей, чтобы никто не обвинил меня громче, чем шепотом? Неужели я действительно... Но воспоминаний было слишком много, и сколько мне пришлось бы питаться воспоминаниями, чтобы восстановить хотя бы крупицу силы?
Бьянка продолжала смотреть на меня горящими пытливыми глазами.
И тогда с моих губ сорвалась правда, которую я больше не мог скрывать.
– То была кровь живых людей, прелестная девочка, кровь живых людей, – в отчаянии признался я. – Кровь живых людей, только живых – и никак иначе. Понимаешь? Вот как я существую, и так было всегда – с той самой ночи, когда меня вырвали из смертной жизни послушные чужой воле злодеи.
Она слегка нахмурилась, но взгляда не отвела. Потом она кивнула, давая понять, чтобы я продолжал.
– Подойди ко мне поближе, Бьянка, – прошептал я. – Поверь, когда я скажу, что жил на свете в те времена, когда Венеции еще не было. В те времена, когда никто и не думал строить Флоренцию. И я недолго протяну здесь в страданиях. Чтобы восстановиться, мне необходима кровь. Необходима. И как можно скорее.
Она снова кивнула, и взгляд ее был тверд. Дрожа, она вытащила из складок одежды льняной платок и утерла слезы.
Что для нее мои слова? Должно быть, она воспринимала их как древнюю легенду. Как я мог ждать, что она постигнет их суть?
В ее глазах не появилось ни тени сомнения.
– Кровь злодеев, – внезапно вырвалось у нее. – Властелин, Амадео мне все рассказал. Я больше не могу притворяться, что ничего не знаю. Ты пьешь кровь злодеев. Не сердись. Амадео давным-давно доверил мне вашу тайну.
Я разозлился. Разозлился мгновенно, разозлился безумно. Но что толку? Разве эта чудовищная катастрофа не смела все на своем пути?
Значит, Амадео, после всех слез и обещаний, все-таки выдал секрет прелестнице Бьянке! Какой же я глупец, что доверился сущему ребенку. Какой же я глупец, что оставил Сантино жизнь! Но какой смысл упрекать себя?
Она умолкла, но не сводила с меня глаз. В ее глазах полыхали отблески факела, нижняя губа дрожала, у нее вырвался стон, словно она собиралась снова заплакать.
– Я могу привести злодея сюда, в твои покои, – оживилась она. – Прямо на лестницу.
– Предположим, этот человек одолеет тебя до того, как ты сумеешь вернуться, – тихо спросил я, – как мне тогда совершить возмездие, как восстановить справедливость? Нет, тебе нельзя так рисковать.
– Но у меня получится. Положись на меня. – Ее глаза загорелись, она огляделась по сторонам, как будто впитывала в себя красоту комнаты. – Сколько я хранила твою тайну? Не знаю, но никто не смог бы вырвать ее у меня. Что бы ни подозревали люди, я ни словом тебя не выдала.
– Милая моя красавица, – прошептал я, – не смей рисковать из-за меня. Дай мне подумать, дай воспользоваться силой разума, если она еще осталась. Давай посидим в тишине.
Она заметно смутилась, но потом ее лицо застыло.
– Дай мне Кровь, властелин, – внезапно произнесла она отрывисто и поспешно. – Дай мне Кровь. Сделай меня такой, как Амадео. Сделай меня той, кто пьет кровь, и тогда у меня хватит сил привести тебе злодея. Вот видишь, я нашла выход!
Она застала меня врасплох.
Не стану говорить, что в глубине искалеченной души я не помышлял о таком поступке – я подумал об этом, как только услышал ее рыдания, – но услышать эти слова из ее уст, вдобавок с таким воодушевлением, оказалось больше, чем я мог ожидать, и я понял, как понимал с самого начала, что такой план идеален.
Но нужно было все обдумать! Не только ради нее, но и ради меня. Когда произойдет волшебное превращение – предположим, у меня хватит сил его совершить, – как сможем мы, двое слабых бессмертных, получить в Венеции необходимую кровь и совершить долгое путешествие на север?
Оставаясь смертной, она могла бы перевезти меня к альпийскому перевалу в повозке, сопровождаемой вооруженной охраной, которую я мог бы покинуть после полуночи, чтобы в одиночестве навестить Тех, Кого Следует Оберегать.
Получив Кровь, она будет вынуждена спать рядом со мной днем, и мы оба окажемся во власти тех, кто будет перевозить саркофаги.
От боли я не мог решить, как лучше поступить.
Я не мог предпринять все необходимые меры. Мне внезапно показалось, что я вообще разучился думать, и, покачав головой, я постарался не дать ей себя обнять, чтобы она не перепугалась, осознав, каким иссушенным и жестким стало мое тело.
– Дай мне Кровь, – настойчиво повторила она. – Ведь это в твоей власти, не правда ли, властелин? И тогда я приведу тебе столько жертв, сколько понадобится. Я видела, как изменился Амадео. Он мог не объяснять. Я буду такой же сильной, правда? Отвечай, Мариус! Или скажи, как мне еще исцелить тебя, как утишить твои страдания.
Я не мог говорить. Я трепетал от страсти, от злости из-за ее возраста – из-за заговора, который они устроили с Амадео, и желание овладеть ею прямо здесь снедало меня.
Никогда еще она не представлялась мне более живой, более человечной, более естественной при всей своей радужной красоте – существом, к которому нельзя прикоснуться и пальцем.
Она отпрянула, понимая, что надавила слишком сильно. Ее голос смягчился, но не утратил настойчивости.
– Расскажи мне еще раз историю твоей жизни, – с горящими глазами попросила она. – Расскажи, как было тогда, когда ни Венеции, ни Флоренции еще не существовало, а ты уже был Мариусом. Расскажи заново.
Я метнулся к ней.
Она не могла бы спастись бегством.
По-моему, она даже пыталась бежать. Точно помню, что она закричала.
С улицы ее никто не услышал. Я схватил ее слишком быстро, а золотая комната располагалась слишком глубоко.
Сдвинув маску набок, прикрыв ей глаза левой рукой, я впился зубами в ее горло, и по жилам мгновенно растеклась ее кровь. Сердце ее билось все быстрее и быстрее. И за миг до того, как оно должно было остановиться, я принялся яростно трясти ее и кричать на ухо:
– Бьянка, очнись!
Я глубоко рассек иссохшее твердое запястье и добрался до крови; я направил струйку крови в ее открытый рот прямо на язык.
Я услышал шипящий звук, и тут она сомкнула губы, но испустила голодный стон. Я вырвал неподатливую обгорелую плоть и еще раз вскрыл вену, чтобы дать ей напиться.
Но ей не хватало – я слишком ослаб, слишком сильно пострадал, – а тем временем ее кровь бурлила во мне, пробивая путь сквозь сгоревшие испорченные клетки, где прежде кипела жизнь.
