Куда бойчее продавали ткани, скот, меха, соль, металлы. В основном господствовал обмен, но мелькали и различные монеты. И ни о каком единстве, даже о похожести торгующих смешно было и говорить. Большинство были люди славянского облика. Наверное, можно было различить селян и горожан по всем этим шапкам, вышитым рубахам, кафтанам, сапогам с отворотами и без. Но тут надо быть специалистом… Специалистов не было. Разделить можно было разве что по предмету торговли — селяне торговали тем, что родит земля, горожане тем, что может сделать из металла, глины и других подручных материалов человек без заводов и самыми простыми инструментами.
Хотя, конечно, нетрудно было перепутать. Один мужик принес на продажу горшки и тарелки, а жил, по его собственным словам, верстах в тридцати от Польца. А горожане покупали у него керамику, расплачиваясь курами и репой.
Много, не меньше половины площади, было людей не славянского или смешанного облика — смуглые, более тонкие, с совсем другими лицами, худые. Торговали они тем же, но больше было таких, темных, не славянских среди торговавших чем-то лесным — барсучьим и бобровым жиром, вяленым мясом, шкурами, медом, травами.
Среди этих людей суетились какие-то совсем уже необычного облика — в странных шапках из кусков звериного черепа, с отполированными рогами. Рога были украшены какими-то перевитыми веревочками, разноцветными тряпочками, осколками, обломками всякой всячины. И эти, в вывернутых наизнанку, разрисованных мохнатых тулупах, предлагали товар в общем-то странный: деревянные фигурки, человеческие и звериные, маленькие керамические горшочки (и непонятно, что в них). Странно, но товары эти брали. Впрочем, и в наш-то просвещенный век покупают, и даже еще и не то…
Жители лесов держались робко, не то чтобы скромнее… а просто менее уверенно. Не привыкли они к скопищу людей, шуму, городу, торговле. В глазах у лесных часто замирало странное, тревожное выражение. Вместо крестов на шеях многих висели какие-то фигурки — птицы, звери, непонятные значки.
Манеры же шаманов, скажем обтекаемо, явно свидетельствовали об отсутствии систематического воспитания. Двигались они странной, вихляющей походкой, постоянно привлекая к себе внимание, — то встряхивая бубен, то взвизгивая, то бормоча, то пускаясь вдруг приплясывать.
Горбашка опять разразился потоком демагогической ахинеи про раскованное поведение язычников и решительно связал его с тем, что язычники ценят личность и поэтому детей не пеленают. Из Византии пришла традиция туго пеленать младенцев, и потому русское православие воспитывает людей зажатых и вечно напуганных. Патриоты врут, будто Россия выигрывала когда-то и какие-то войны, а это все вранье и выдумки. На самом деле русскую армию все и всегда били, кому только не лень, она если и побеждала, то только навалившись массой, только погубив кучу своих, и причины этого для всякого ученого понятны — пеленание и православие.
Бред, который он нес, не имел ни корней, ни аналогов ни в какой из областей действительности. Все это были только и исключительно фантазмы, зародившиеся в болтовне московских кухонь, и всего лишь. Видно было, что Горбашка упивается даже не смыслом речей, а звуками собственного голоса.
Сергеич давно уже смотрел на Горбашку с тоской, Михалыч откровенно ржал. Но некогда, некогда было разбираться с невеждой, когда по забитой людьми ярмарочной площади выступали иногородние, иностранные купцы. Один, в чалме, гордо нес выступающее чрево туда, где грудой возвышались меха, и ворошил их с брезгливой, скорбной миной — словно отродясь не видел большей гадости.
Новгородский купец скупал зерно, договаривался, сколько четвертей и пудов нужно положить на его подводы.
Смоленского купца все называли литвин, а он сам себя называл и русским, и литвином, и понимать его было еще труднее остальных, потому что в речах он постоянно, и против своей воли, подпускал словно бы пахнущие Западной Русью польско-литовские словечки.
Вообще речь Польца была понятна, и население, при всей смеси славян, финно-угров и тюрок, считало себя «русскими» и «полецкими». Видно было, что финнов больше в лесах и деревнях, и язычество среди них далеко еще не умерло. А славянское население есть и сельское, и городское, и, скорее всего, появилось оно здесь позднее.
Заметно было, и что «русский» вовсе не означает подданства или подчинения кому-то, и меньше всего — Москве. Полецкие четко отделяли себя от московитов, и даже, похоже, не вполне считали их русскими. Московские купцы тоже были на площади, и про них четко говорили — «московитские». Тогда как новгородец и смолянин были «русские».
На площади звучал и тюркский язык, и люди, называвшие себя «тюрк» и «тадар», жили в том же самом Польце. А династия была татарская — на престоле сидел некий Асиньяр, и не похоже было, чтобы славянское население чувствовало себя во власти оккупантов или очень горевало бы об этом.
По крайней мере, когда на площади ударили подковы, прискакал Асиньяр с несколькими дружинниками, одни вскинули руки, называя его ханом, другие стали кланяться: «Здравствуй, княже!»
Князь или хан Асиньяр оказался совсем молодой, едва за тридцать; крупный, высокий — почти под два метра, и сразу видно — очень сильный. Яркая улыбка — всеми белоснежными зубами на темно-смуглом лице, между усами и бородой. Подъехав, хан соскочил с коня, заговорил, заспорил с хорошо знакомым ему купцом — как раз из Смоленска. Умное животное само шло за хозяином и даже положило голову ему на плечо. И это само по себе сказало об Асиньяре больше, чем целая батарея психологических тестов.
Дружинники Асиньяра вовсе были с бору по сосенке — и татары, и русские, и какие-то смешанные типажи, и люди с внешностью лесных финнов, только с крестами на шее. А один, с яркой внешностью норка, заспорив с продавцом, воскликнул что-то типа «Клянусь Яхве!» Но, как видно, все были «полецкие».
Появление Асиньяра с дружиной оказало еще одно приятное воздействие — заткнулся Горбашка, только что потчевавший слушателей очередной московско-кухонной историей про зверства немецко-фашистских и монголо-татарских захватчиков, из-за которых нет на Руси теперь ни демократии, ни рыночной экономики.
И можно было уже спокойно, без этого опротивевшею рефрена, подвести итоги и понять: Польцо XV века — это маленькая империя, в которой русская культура играет роль ведущей. Пройдут века, и финны попросту христианизируются, вольются в состав русского этноса, как и большая часть тюрок. А пока — сохраняется противостояние, процесс идет на полную катушку и неизвестно, когда кончится.
Впрочем, пока что подводить итоги было рано: события откровенно продолжались — с церковного крыльца спускался столь нелюбимый Горбашкой персонаж русской истории. И был он весь словно бы «сделан» назло Горбашке: в рясе, подпоясанной кушаком, с волосами, заплетенными в косицу, с большим пузом, приземистый, коренастый. И к тому же очень простонародного, крестьянистого обличия: круглое лицо, курносый мягкий нос картошкой, голубо-серые, круглые, обманчиво наивные глаза.
