Мы забрались в слегка помятый «Хаммер», и я первым делом схватил бумажную чашку кофе, поджидавшую меня рядом с коричневым бумажным пакетом. Я насыпал в кофе побольше сахара и сухих сливок и, почти не размешав, отпил глоток. Потом заглянул в мешок. Пончик. Я набросился на него.
Томас завел мотор, но застыл и уставился на пончик.
— Эй, — сказал он. — Откуда, черт подери, это взялось?
Я откусил еще кусок. Настоящий пончик. Румяный. Хорошо посыпанный сахарной пудрой. Еще теплый. И кофе запить его у меня тоже имелся. Райское наслаждение. Я одарил брата загадочным взглядом и откусил еще кусок.
— Господи, — буркнул он, трогая машину с места. — Ты ведь не снисходишь до объяснения всяких мелочей, нет?
— Это как наркотик, — пробормотал я, набив рот счастьем.
Я как мог наслаждался пончиком, позволив ему занять все мои ощущения без остатка. Только разделавшись с ним, когда кофе начал оказывать действие на мои мыслительные способности, я сообразил, почему это доставило мне столько удовольствия. Все шло к тому, что это последние приятные ощущения, отведенные мне на несколько следующих часов, если не дней.
Томас не сказал мне ни слова о том, куда мы едем — или как вообще обстоят дела после событий минувшей ночи.
Строгер-билдинг, новое больничное здание, сменившее старую больницу графства Кук на посту главного медицинского центра Чикаго, расположено всего в нескольких ярдах от старого комплекса зданий. Оно слегка напоминает замок. Стоит чуть прищурить взгляд, и легко представить себе зубцы на стенах, и башни, и бастионы — этакую средневековую цитадель, защищающую граждан Чикаго от чумы и мора.
Во всяком случае тех, у кого в порядке медицинская страховка.
Я допил кофе и подумал про себя, что настрой у меня немного пессимистичный.
Томас повел меня в отделение интенсивной терапии. В коридоре перед входом он задержался.
— Информационной координацией занимается Люччо, так что подробностей я пока не знаю. Но там Молли. Она тебе все расскажет.
— Что известно тебе? — спросил я.
— Майкл в плохом виде, — ответил он. — Последний раз, когда я звонил, он лежал еще на операционном столе. Я думаю, пули шли снизу, и доспехи на нем не дали одной из них выйти навылет. Она металась внутри брони, не находя выхода.
Я поморщился.
— Мне сказали, в него попало всего две или три пули, — продолжал Томас. Но все равно просто чудо, что он вообще остался жив. Они не знают, вытянет он или нет. Ничего конкретнее Саня говорить не стал.
Я закрыл глаза.
— Послушай, — сказал Томас. — Я в этих краях не самый желанный гость. Но если хочешь, подожду тебя здесь.
Томас не сказал мне всей правды. Мой брат неуютно чувствует себя в больницах, и я совершенно уверен в том, что знаю причину этого: больницы полны больных, раненых и пожилых людей, то есть тех, кого хищник инстинктивно относит к слабейшим, а следовательно, более легким жертвам. Мой брат не любит напоминаний о том, что он по природе тоже хищник. Сам он, возможно, не в восторге от этого, но инстинкты его реагируют на происходящее, хочет он этого или нет.
— Нет, — мотнул головой я. — Справлюсь как-нибудь сам.
Он нахмурился.
— Ладно, — сказал он, помолчав. — Мой телефон ты знаешь. Позвони потом — подброшу тебя домой.
— Спасибо.
Он положил на мгновение руку мне на плечо, потом повернулся, ссутулился, опустил голову так, что волосы почти полностью закрыли ему лицо, и быстро пошел к выходу.
Я вошел в отделение и отыскал холл для ожидающих.
Молли сидела рядом с Черити. Мать и дочь сидели бок о бок, держась за руки. Вид они имели напряженный, усталый. Черити была в джинсах и Майкловой фланелевой рубахе. Волосы она собрала в хвост, и явно не красилась. Судя по всему, ее подняли с постели посередине ночи, и она как была принеслась в больницу. Глаза ее смотрели перед собой, в никуда.
Ничего удивительного. Самый страшный ее сон вдруг сбывался наяву.
Обе подняли взгляд, когда я вошел, и лица у обоих сделались одинаковыми: нейтральными, отрешенными, окаменевшими.
— Гарри, — произнесла Молли тусклым, глухим голосом.
— Привет, девочка, — сказал я.
Черити потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать на мой приход. Она сфокусировала взгляд на дальней стене, поморгала немного, потом перевела его на меня. Она кивнула и не сказала ни слова.
— Я… э… — тихо пробормотал я.
Молли подняла руку, останавливая меня. Я заткнулся.
— Так, — сказала она. — Э… Дайте подумать, — она закрыла глаза, сосредоточенно нахмурилась и заговорила, разгибая пальцы по мере перечисления. — Люччо говорит, что Архив вне опасности, хотя в сознание не приходила. Она сейчас дома у Мёрфи и хотела с вами поговорить. Мёрфи просила передать вам, что с ее лицом все будет в порядке. Саня тоже хотел поговорить с вами — по возможности, скорее, в церкви Святой Марии.
Я отмахнулся от всего этого.
— С этим разберусь позже. Как папа?
— Серьезно повреждена печень, — произнесла Черити лишенным выражения голосом. — И одна из почек, настолько серьезно, что ее не спасти. Одно из легких. Поврежден позвоночник. Одно из ребер раздроблено на мелкие осколки. Двойной перелом таза. Перелом челюсти. Мозговая гематома. Травма одной из глазных ниш. Они еще не знают, сохранит он глаз или нет. Возможно, повреждение мозга. Этого они тоже еще не знают, — глаза ее наполнились слезами и снова уставились куда-то вдаль. — И сердце задето. В нем осколок кости. Ребра, — она вздрогнула и зажмурилась. — Его сердце. Его ранили в сердце.
Молли придвинулась ближе к матери и обняла ее за плечи. Черити прижалась к ней; из глаз продолжали течь слезы, но ни звука она не проронила.
Я не Рыцарь.
И не герой.
Герои держат свои обещания.
— Молли, — тихо произнес я. — Мне очень жаль.
Она подняла на меня взгляд, и губы ее дрогнули. Она мотнула головой.
— Ох, Гарри, — сказала она.
— Я пойду, — пробормотал я.
Лицо Черити ожило, и она произнесла неожиданно ясно и разборчиво: — Нет.
Молли потрясенно уставилась на мать.
Черити встала. Лицо ее блестело от слез, глаза потемнели от тревоги и усталости. Долгую секунду она смотрела на меня.
— Семьи держатся вместе, Гарри, — сказала она и вдруг гордо задрала подбородок. Даже горечи в ее глазах немного поубавилось. — Он бы остался ради вас.
В глазах моих все немного расплылось, и я сел на ближний стул. Возможно, это просто наступила реакция на все напряжение последних дней.
— Угу, — хрипло произнес я. Комок в горле мешал говорить. — Он бы остался.
