Но он уже оставил позади шоссе и катил по узкой проселочной дороге. «Дворники» работали на удвоенной скорости, а все равно лобовое стекло то и дело заливало водой. Дождь не просто лился на крышу машины, он колотил по ней, а ветер прорывался к дороге везде, где только находил бреши в зеленых изгородях. Гэйб проезжал через пустынные деревушки, которые, казалось, задраили все люки с наступлением темноты, и обгонял машины, ехавшие куда более осторожно, чем он. Несколько раз ему приходилось плестись за чьей-то легковушкой или грузовиком, пока они не добирались до достаточно широкого участка дороги, где он мог обогнать их. Свет фар встречных машин усиливался дождем, отражаясь от ветрового стекла, ослепляя Гэйба настолько, что ему приходилось пускать рейнджровер черепашьим шагом.
Это был настоящий кошмар, а не поездка, вполне закономерное окончание безумного дня. В это время Гэйбу и в голову прийти не могло, что кошмар и безумие растянутся на всю ночь. Снова сверкнула молния, и за ней последовал отдаленный раскат грома.
* * *
Ряд маленьких коттеджей, выстроенных на склоне один над другим, когда-то представлял собой единый комплекс приюта для бедняков, но теперь каждый из домиков имел собственного владельца. Коттеджи стояли уединенно, в отдалении от большой дороги, к ним вела лишь неровная проселочная дорога. Ныне агенты по недвижимости называли их маленькими изящными резиденциями, и это был как раз тот тип недвижимости, какую искали городские жители, мечтавшие об отдыхе или тайном убежище в деревне. Перси Джадду повезло, он всю жизнь прожил в одном из этих коттеджей, так что цена дома никогда не была тем фактором, из-за которого он стал бы тревожиться, хотя местные агенты и уверяли, что он мог бы получить за свое жилище маленькое (не слишком, впрочем, маленькое) состояние, надумай расстаться с собственностью.
Сейчас Перси был дома, в своем коттедже на самой окраине. Он сидел в крошечной гостиной перед гудевшим в очаге огнем, вытянув вперед обутые в тапочки ноги, так что подошвы едва ли не поджаривались. Снаружи бушевала гроза, сотрясая оконные стекла и дребезжа дверьми, будто заблудившийся путник рвался в дом, ища прибежища на ночь. Перси Джадду было тепло и уютно, он удобно устроился в своем старом (и единственном) кресле, держа в одной руке кружку с какао, а в другой — папироску-самокрутку.
Не слишком веря в надежность электроснабжения в такую погоду (обрывы проводов не были редкостью во время бурь), Перси зажег две масляные лампы, одна из которых стояла на подоконнике, а вторая — на столе в центре комнаты. Эти лампы и огонь в очаге мягко освещали гостиную. Но, несмотря на внешне мирную картину, старик чувствовал себя паршиво.
Его всегда беспокоила такая погода, хотя он и служил в армии в сорок третьем году, когда случилось большое наводнение. Он слышал слишком много рассказов непосредственных свидетелей страшного события и как будто сам пережил его. Он помнил, ему рассказывали, что в тот раз дождь был сильным, но не таким упорным, как в последние недели. Не то чтобы он боялся за себя: небольшие коттеджи с плоскими крышами стояли высоко на склоне над деревушкой Холлоу-Бэй и достаточно далеко от реки. Нет, случись худшее, в опасности окажутся тот дом по другую сторону реки и деревня.
Внимание старика привлекли скулящие звуки. Его пес лежал на коврике, свернувшись калачиком перед очагом, в нескольких дюймах от ног Перси, — и вдруг поднял голову и уставился на дверь, заскулил, потом посмотрел на хозяина, потом снова на дверь.
— Не сегодня, приятель, — мягко, негромко сказал Перси, обращаясь к собаке. — Там невесть что творится, слишком ветрено для меня, чтобы выходить наружу. Так что угомонись.
Но пес явно был чем-то встревожен. Он распрямился и уставился на дверь, подрагивавшую под напором ветра. Потом громко тявкнул.
— Замолчи, слышишь? Нечего шуметь. Ты уже выходил сегодня вечером, вполне можешь и потерпеть, пока не отправимся спать.
Перси бросил окурок в огонь и протянул руку, чтобы погладить пса по спине. Пес завыл.
— Ну что случилось, приятель? Лисицу почуял, что ли?
Ослепительная вспышка молнии сверкнула за маленькими окнами, и гром загрохотал с такой силой, что и человек, и собака вздрогнули. Пес вскочил и бросился к двери, как будто желая сбежать из замкнутого пространства гостиной. Он яростно заскулил и принялся скрести когтями дверь.
Когда пес отступил от двери и тоскливо взвыл еще раз, Перси Джадда охватило тяжелое предчувствие. Что-то дурное витало в воздухе этим вечером, и гроза была совершенно ни при чем.
Маврикий наконец разом допил остатки бренди, не в силах больше тянуть его по капле. И улыбнулся себе, вспомнив тот день, когда они с Магдой утопили труп молодой учительницы в колодце. Он тогда не чувствовал слишком большого страха, зато его пробирала дрожь предвкушения, и еще он беспокоился, как бы угодить Магде и Августусу. Угрожавшая неприятностями мисс Линит теперь ушла из их жизни, и никто больше не мог узнать правду. Магда блестяще скрыла преступление: даже дети поверили, что учительница внезапно уехала в Лондон, не попрощавшись с ними, потому что с кем-то из ее родных случилась беда.
Конечно, дети скучали по ней и в последующие за ее исчезновением дни хандрили и мало чем интересовались, особенно Сьюзан Трейнер. Девчонка глубоко разочаровалась в учительнице и ни с кем вообще не разговаривала целую неделю, но даже она думала, что мисс Линит бросила их и вернулась в большой город. Школьное руководство рассердилось на непрофессионализм мисс Линит, но, поскольку война все продолжалась и продолжалась, никто не сделал попытки связаться с беглянкой, а если кто-то и пробовал, то не слишком усердно и не слишком долго.
Магда не стала рассказывать брату все подробности, просто поставила его в известность, что мисс Линит не явилась на уроки. Но Августуса это не обеспокоило: наоборот, он лишь почувствовал облегчение от того, что строптивая учительница исчезла.
Отмыть полы в подвале — вокруг колодца и в комнате с водогреем — оказалось нелегкой работенкой, но Магда и Маврикий как следует потрудились вместе. Когда они отдраили все прилегающие к месту убийства площади, то снова намели на чистое пыли, так что более светлые пятна на полу перестали привлекать внимание. Никто никогда так и не догадался о том, что произошло внизу, и меньше всех подозревал об этом Августус.
Маврикий снова улыбнулся сам себе. Магда сдержала слово и вознаградила его в ту ночь, хотя сама, как обычно, действовала чисто механически, а ее оргазм был сомнительным Она вообще никогда не теряла рассудка во время секса. Этому Маврикий у нее научился. И очень многому он научился у Августуса. Да, Августус научил его испытывать утонченное наслаждение и ощущать собственную власть, причиняя боль другим. И очень жаль, что тот психиатр, с которым Маврикию пришлось иметь дело, когда он стал уже молодым человеком, не понял и не одобрил подобных радостей.
