А я ведь своими руками создал эту окованную железом дверь, чтобы она выдержала нападение любого смертного! После нескольких жалких попыток пришлось признать, что не в моей власти пробиться внутрь и придется найти другой приют до рассвета.
Бьянка разрыдалась, и я на нее рассердился. Чтобы позлить ее, я сделал еще одно усилие, а потом отступил на шаг и силой мысли приказал двери отвориться.
Ничего не произошло, нас трепал ветер и снег, а рыдания Бьянки раздражали меня настолько, что я произнес заведомую ложь.
– Я сотворил эту дверь, я ее и открою, – заявил я. – Только дай мне время определить, что нужно делать.
Она отвернулась, заметно задетая моим раздражением, но все же спросила несчастным смиренным голосом:
– А что там внутри? Я слышу за дверью жуткий звук, как будто бьется сердце. Зачем мы сюда пришли? А вдруг мы нигде не найдем укрытия?
Ее расспросы взбесили меня, но, взглянув на Бьянку, сидевшую на скале, куда я ее посадил, засыпанную снегом, низко склонившую голову, чтобы спрятать лицо, на котором блестели алые кровавые слезы, я устыдился, что, использовав ее в минуту слабости, позволяю себе на нее злиться.
– Помолчи, и я открою, – ответил я. – Ты ничего не знаешь о том, что там находится. Но со временем поймешь.
Я глубоко вздохнул и отступил на шаг, сжимая обгорелой рукой железную ручку, и потянул изо всех сил, но дверь не шелохнулась.
Я осознал всю абсурдность ситуации. Вход в святилище мне заказан! Я слишком слаб, и сколько ночей понадобится, чтобы набраться сил, непонятно. Но я все равно предпринимал одну попытку за другой, лишь для того чтобы Бьянка поверила, что я смогу ее защитить, что я смогу проникнуть в это странное место.
Наконец я повернулся спиной к Святыне Святынь, подошел к ней, привлек к себе, укрыл ее голову и как мог постарался согреть.
– Очень скоро я все тебе расскажу, – пообещал я, – а на сегодняшнюю ночь найду другое убежище. Даже не сомневайся. Пока скажу лишь, что сам построил сей склеп, о нем больше никто не знает, но как видишь, я слишком слаб, чтобы войти.
– Прости, что я заплакала, – нежно попросила она. – Ты больше не увидишь моих слез. Но что за звуки я слышу? Их слышат смертные?
– Нет, не слышат, – ответил я. – Пожалуйста, помолчи немного, моя храбрая принцесса.
Но в этот момент, в этот самый момент до моих ушей донесся совершенно новый звук – звук, который услышал бы кто угодно.
То скрипнула каменная дверь у меня за спиной. Я безошибочно определил источник звука и, не веря своим ушам, обернулся в изумлении и страхе.
Я поспешно привлек к себе Бьянку, и мы встали перед каменной дверью, глядя, как она открывается.
Сердце мое билось как безумное. В легкие с трудом поступал воздух.
Я знал, что на такое способна только Акаша, и, когда доступ полностью расчистился, я узрел новое чудо, способное поравняться с первым немыслимой красой и добротой.
Из каменного коридора полился несказанно яркий свет.
Я до того растерялся, что не мог двинуться с места. И при виде потока неописуемо прекрасного света на меня снизошло настоящее, неподдельное счастье. Казалось, сейчас невозможно испугаться, невозможно не разгадать смысла происходящего.
– Идем, Бьянка, – сказал я и потянул ее за собой.
Она вцепилась в свой сверток, словно от него зависела вся ее жизнь, а я держался за нее, как будто, не имея рядом с собой очевидца, упал бы навзничь.
Мы вошли в каменный коридор и медленно направились в ярко освещенное святилище. Там полыхали все бронзовые лампы. Сто свечей светились ровным светом. И едва я успел отметить эти подробности, едва успел обрадоваться спокойному величию обстановки, как дверь с грохотом закрылась за нами – то камень загромыхал о камень.
Я взирал поверх сотни выстроенных в ряд свечей на лица божественных Матери и Отца, видя их такими же, какими увидела их Бьянка, новыми, благодарными глазами.
Я опустился на колени, и Бьянка опустилась рядом со мной. Я трепетал. Потрясение оказалось настолько велико, что у меня захватило дух. Никакими словами я не мог бы объяснить Бьянке всю важность происходящего. Я только напугал бы ее. А царица никогда не простила бы мне небрежных слов.
– Ничего не говори, – прошептал я. – Это наши Прародители. Они отворили дверь, я не смог бы. Они зажгли для нас лампы. Они зажгли свечи. Ты не представляешь, что означает это благословение. Они пригласили нас войти. Мы можем отвечать только молитвой.
Бьянка кивнула. Ее лицо выражало благочестие наряду с удивлением. Важно ли Акаше, что я привел к ней прелестную служительницу?
Тихим почтительным голосом я изложил историю Священных Прародителей – простым и торжественным языком. Я рассказал Бьянке, как много тысяч лет назад в Египте они стали первыми из тех, кто пьет кровь, объяснил, что им больше не требуется кровь, что они не двигаются и не говорят. Я их хранитель и страж, так было всю мою бессмертную жизнь и так будет вечно.
Все это я рассказывал, чтобы Бьянка ничего не испугалась, чтобы не испытывала ужаса перед двумя неподвижными фигурами, не мигая глядящими в пустоту в ужасающем молчании. Так и вышло, что я предпринял все меры предосторожности, посвящая нежную Бьянку в удивительную тайну. Она сочла их прекрасными, и только.
– В это святилище, – объяснил я, – я приходил, когда уезжал из Венеции, и всегда зажигал лампы перед царем и царицей, приносил свежие цветы. Как видишь, они все увяли. Но как только получится, я принесу новые.
Я снова осознал, что, невзирая на воодушевление и признательность, не смогу объяснить ей, что за чудо произошло в тот миг, когда Акаша открыла нам двери и зажгла лампы. Я и не смел объяснять. Покончив с почтительной речью, я закрыл глаза и молча поблагодарил Акашу и Энкила за то, что впустили меня в святилище и в знак приветствия осветили нам путь.
Я снова и снова повторял молитву, не в состоянии осознать, что они так обрадовались мне. Я не понимал, что в точности означает их жест. Меня любят? Во мне нуждаются? Наверное, следовало принять дар не рассуждая. Наверное, нужно было благодарить, не придумывая того, чего на самом деле не было.
Я долго в молчании стоял на коленях, а Бьянка наверняка послушалась меня, ибо тоже молчала. Вдруг я понял, что больше не могу терпеть жажду. Я во все глаза смотрел на Акашу. Я мечтал о Крови. Я не мог ни о чем думать, только о Крови. Все мои травмы болели, как открытые раны. Они требовали Могущественной Крови, теряя свою. Я не мог не попытаться получить от царицы всемогущую Кровь.
– Моя красавица. – Я положил ладонь, обтянутую перчаткой, на нежную ручку Бьянки. – Я хочу, чтобы ты отошла в тот угол и спокойно посидела там, не говоря ни слова о том, что увидишь.
