Ознакомительная версия.
«А если он приедет сюда, в этот город, где, по-твоему, он станет искать тебя в первую очередь? Куда он прежде всего направится?»
Глупо бояться — он не отыщет ее, у него нет возможностей найти ее, как иголку в стогу сена, — но эта мысль все равно льдышкой коснулась ее спины и сползла по позвоночнику.
После еды Рози почувствовала себя подкрепившейся и бодрой. Она хотела посидеть в кафетерии еще, но, заметив, что мальчишка-официант смотрит на нее с нескрываемым нетерпением, поднялась и медленно пошла обратно в свой угол с креслами. По пути ей бросился в глаза бело-голубой круг над будкой, стоявшей рядом с торговыми киосками. Вокруг внешней голубой полоски круга были выведены слова «Помощь проезжим». Рози не без горького юмора подумала, что среди всех в этом зале она, наверное, единственная, кто по-настоящему нуждается в такой помощи.
Она шагнула к освещенному кругу и увидела, что под ним, в будке, сидит мужчина средних лет, с редеющими волосами, в очках с роговой оправой. Он читал газету. Она сделала еще один нерешительный шаг в его направлении и остановилась. Ей нет смысла идти туда. Что, скажите на милость, она ему скажет? Что она бросила своего мужа? Что ушла с одной лишь сумочкой, его кредиткой ATM и той одеждой, которая была на ней?
«Почему бы и нет?» — спросила Послушная-Разумная, и полное отсутствие сочувствия в ее голосе ударило Рози как пощечина. Если уж у нее хватило духу оставить его, неужели она не наберется храбрости признаться в этом?
Она пока не знала, осмелится или нет, но понимала, что рассказывать постороннему о главном факте всей своей жизни в четыре часа утра будет трудно. Скорее всего, выслушав, он просто отправит ее куда подальше. Наверное, его основная работа состоит в том, чтобы помогать людям получать новые билеты взамен утерянных или объявлять по радио о потерявшихся детишках.
Но ноги все равно продолжали нести ее в направлении «Помощи проезжим», и Рози поняла, что действительно собирается заговорить с незнакомцем в роговых очках и с редеющими волосами. Сделает это по самой простой причине: она не знает, к кому другому можно обратиться. В последующие дни ей, наверное, придется рассказывать множеству людей о том, что она бросила мужа, что она прожила в спячке за закрытой дверью четырнадцать лет, что у нее очень мало жизненных навыков, а профессиональных — и вовсе никаких, что ей нужна помощь и нет ни одной знакомой души и поэтому приходится полагаться на доброту посторонних.
«Но во всем этом на самом деле нет моей вины», — спокойно подумала она. Это спокойствие и появившаяся решимость удивили ее.
Она подошла к будке и положила ладонь, уже не сжимавшую ремешок сумочки, на прилавок. С надеждой она взглянула на склоненную голову мужчины в роговых очках, на его коричневый, в веснушках череп, просвечивающий сквозь аккуратно уложенные тонкими рядами пряди волос. Она ждала, пока он поднимет голову, но он был весь поглощен газетой с текстом на каком-то совершенно непонятном иностранном языке — греческом или русском. Он осторожно перевернул страничку и, нахмурившись, уставился на картинку с двумя футбольными игроками, борющимися за мяч.
— Простите? — тихо произнесла она, и человек в будке поднял голову.
«Пожалуйста, пусть у него будут добрые глаза, — подумала она. — Даже если он ничего не сможет сделать, пожалуйста, пусть у него будут добрые глаза… и пускай они увидят меня, меня, женщину, стоящую здесь, которой в этом городе не за что зацепиться, кроме как за ремешок своей дамской сумочки». И она увидела, что его глаза — добрые. Близорукие и кажущиеся большими за толстыми линзами очков, но… добрые.
— Простите, не могли бы вы мне помочь? — спросила она.
Служащий «Помощи проезжим» представился как Питер Слоуик и выслушал историю Рози внимательно и не перебивая. Она рассказала ему, сколько смогла, уже решив для себя, что не сможет рассчитывать на доброту посторонних, если будет скрывать правду о себе из гордости или от стыда. Единственная важная вещь, которую она не сказала ему, — потому что просто не могла найти слов, чтобы выразить ее, — это какой беспомощной чувствовала себя, какой полностью не подготовленной к окружающей действительности. Меньше суток тому назад она понятия не имела, как мало знает об этом мире. О нем она черпала сведения лишь из передач по телевизору или из ежедневных газет, которые приносил домой муж.
— Насколько я понимаю, вы ушли импульсивно, под влиянием минуты, — сказал мистер Слоуик, — но, пока вы ехали в автобусе, не возникли ли у вас какие-нибудь идеи относительно того, что вам делать или куда отправиться, когда вы приедете сюда? Вообще какие-либо мысли и планы?
— Я думала, что для начала, возможно, сумею отыскать какой-нибудь женский отель, — неуверенно проговорила она. — Сейчас еще есть такие заведения?
— Да, по крайней мере я лично знаю три отеля, но и в самом дешевом такие цены, что они, наверное, разорят вас за неделю. Это отели для обеспеченных дам, в основном для женщин, приехавших в город на недельку или около того, чтобы поболтаться по магазинам или навестить родственников, у которых им негде остановиться.
— О-о, — сказала она. — Ну, тогда как насчет АМХ[3]?
Мистер Слоуик покачал головой.
— Они прикрыли последнее из своих учреждений в 1990-м. Их одолели психопатки и наркоманки.
Она почувствовала, как подступает отчаяние, и заставила себя подумать о людях, которые спали здесь на полу, обняв руками заклеенные мусорные корзины. На самый худой конец останется это, рассудила она и спросила:
— А у вас нет никаких идей?
Он смотрел на нее секунду, проводя по нижней губе обратным концом шариковой ручки, — человечек с простоватым лицом и водянистыми глазами, который все-таки внимательно выслушал ее и не предложил ей убираться вон. «Хорошо уже то, что он не попросил меня наклониться к нему, чтобы поговорить со мной по душам, как Норман», — подумала она.
Кажется, Слоуик принял решение. Он расстегнул свою куртку (давно вышедшую из моды синтетику, которая знавала и лучшие деньки), порылся во внутреннем кармане и вытащил визитную карточку. На той стороне, где было напечатано его имя и стоял штамп «Помощь проезжим», он аккуратно вывел адрес. Потом перевернул карточку и расписался на обратной стороне буквами, показавшимися ей комично большими. Его крупная роспись заставила ее вспомнить, что говорил когда-то учитель по американской истории ее классу в школе насчет того, почему Джон Хэнкок написал свое имя очень большими буквами на Декларации независимости. «Чтобы король Георг сумел прочесть ее без очков», — по словам учителя, сказал Хэнкок.
Ознакомительная версия.
