Ему было так холодно, что зубы стучали друг об друга, и он пытался закутаться в то, что было накинуто сверху. Руки не слушались его, но кто-то другой сделал это за него, придвинув пиджак, покрывавший его тело, еще ближе.
— Держись, большой парень.
Бутч. Это был Бутч.
Рейдж попытался заговорить, но во рту ощущался столь ненавистный ему отвратительный привкус.
— Не, Голливуд, расслабься. Все в порядке. Мы с Ви отвезем тебя домой.
Машина начала двигаться и, подпрыгивая, выбралась с обочины на дорогу. Он стонал как девчонка, но ничего не мог поделать с этим. Его тело болело так, словно его долгое время избивали бейсбольной битой. Битой с клинком на конце.
Но боль в костях и мускулах была просто шуткой по сравнению с тем, что творилось в желудке. Он молился, чтобы его не вырвало в машине Ви до тех пор, пока они не доберутся до дома, но гарантировать это не мог. Его слюнные железы работали как безумные, и ему приходилось постоянно сглатывать. Это лишь стимулировало рвотный рефлекс и вызывало отвратительную тошноту. Ему хотелось только…
Пытаясь прийти в себя, он медленно дышал через нос.
— Как дела, Голливуд?
— Пообещай мне. Душ. Первым делом.
— Считай, что уже сделано, приятель.
Рейдж понял, что, видимо, отключился на какое-то время, потому что, очнувшись, почувствовал, как его выносят из машины. Он слышал знакомые голоса. Бутч. Ви. Низкое рычание, которое могло принадлежать лишь Рофу.
Он снова потерял сознание. Придя в себя, он почувствовал, как что-то холодное прижимается к нему сзади.
— Ты не мог бы встать? — Спросил Бутч.
Рейдж сделал попытку и был благодарен своим ногам за то, что они смогли удержать его вес. И теперь, когда он не трясся в машине, тошнота немного отступила.
Он услышал блаженный звук текущей воды, и через несколько секунд струи ударили в его тело.
— Ну как, Рейдж? Не слишком горячо? — Голос Бутча. Совсем близко.
Коп стоял под душем вместе с ним. И он пах турецким табаком. Должно быть, Ви тоже в ванной.
— Голливуд? Вода не слишком горячая для тебя?
— Нет, — он вытянул руку, пытаясь нащупать мыло. — Ничего не вижу.
— Вот и хорошо. Незачем тебе знать, как мы выглядим голые вдвоем под душем. Откровенно говоря, я настолько травмирован этой картиной, что хватит на нас обоих.
Рейдж слегка улыбнулся, почувствовав губку на своем лице, шее, груди.
Боже мой, это было фантастическое ощущение. Он вытянул шею назад, позволяя воде смывать с него остатки звериного присутствия в его теле.
Душ выключился слишком рано. Полотенце обернулось вокруг его бедер, в то время как кто-то другой вытирал его.
— Мы можем еще что-то сделать для тебя, прежде чем ты примешь горизонтальное положение? — Спросил Бутч.
— Алка-Зельцер. В ящике.
— Ви, притащи немного этого дерьма, ладно? — Руки Бутча обхватили Рейджа за талию. — Обопрись на меня приятель. Да, вот так. Черт! Нам нужно прекращать кормить тебя.
Рейдж позволил провести себя по мраморному полу и коврику ванной.
— Вот так, большой парень. Приземляйся.
О, да. Кровать. Кровать — это хорошо.
— И посмотри, кто пришел. Это медсестра Вишес.
Рейдж почувствовал, как его голову запрокинули. Потом холодная гладь стакана прикоснулась к губам. Он выпил, сколько смог и свалился на подушки. Он почти потерял сознание в очередной раз, когда услышал тихий голос Бутча:
— По крайней мере, пуля прошла на вылет. Но, мужик, он отвратительно выглядит.
Ви спокойно ответил:
— Он придет в себя через пару дней. Он быстро восстанавливает силы, хотя существо все равно остается сильным.
— Но монстр не имеет к нему никакого отношения.
— Это сильно беспокоит его. — Послышался щелчок зажигалки, потом приятно запахло табаком. — Он пытается не показывать, как напуган. Должен держать марку и все такое. Но он в ужасе от перспективы навредить кому-либо.
— Первое, что он спросил, придя в себя, это все ли с нами в порядке.
Рейдж попытался уснуть. Черная пустота забвения была адом, но он бы предпочел ее разговорам жалеющих его друзей.
Девяноста один год, восемь месяцев и четыре дня. А потом он будет свободен.
* * *
Мэри никак не удавалось уснуть. Она закрыла глаза. Сделала дыхательные упражнения. Расслабляла пальцы на ногах, один за другим. Вспомнила все телефонные номера, которые знала. Но ничего не помогало.
Она перекатилась на спину и уставилась в потолок. В ее сознании всплыла приятная картина — Джон. Думать о нем было намного лучше.
Она просто не могла поверить, что ему было двадцать три года. Хотя, чем дольше она думала о нем, тем более вероятным казался этот факт. Если отбросить в сторону помешательство на «Матрице», он был удивительно зрелым. Даже старым, если можно так сказать.
Когда он собрался уходить, она настояла на том, чтобы отвезти его домой. Бэлла попросилась с ними, и втроем они направились в центр города, прикрепив велосипед Джона сзади к Сивику. Мэри было тяжело оставлять парня около убогого домишки, в котором он снимал квартиру. Она почти умоляла его остановиться у нее.
Но, по крайней мере, он согласился прийти к Бэлле завтра вечером. И, возможно, академия боевых искусств предоставит ему новые возможности. Судя по всему, у него было не слишком много друзей, и Мэри подумала, что со стороны Бэллы было очень мило позаботиться о парне.
С ухмылкой она вспомнила, как он смотрел на женщину. С таким застенчивым восхищением. И Бэлла принимала его с благодарностью, хотя ей, наверняка, подобные взгляды были не в новинку.
На секунду Мэри позволила себе представить каково это, смотреть на мир безупречными глазами черноволосой красавицы. И ходить ее безупречными ногами. И закидывать ее безупречные волосы за плечи.
Подобные фантазии отлично отвлекали внимание. Она решила, что поехала бы в Нью-Йорк и прошествовала бы по Пятой Авеню в каком-нибудь роскошном наряде. Нет, она бы отправилась на пляж. В черном бикини… с черными стрингами.
Ладно, это уже немного пугало.
И все же было бы здорово хоть раз встретить мужчину, который смотрел бы на нее с подобным восхищением. Покорить, очаровать его. Да именно так. Она хотела мужчину, который был бы покорен ею.
Только вот этому не бывать. Тот период ее жизни: молодости, красоты и наивной сексуальности — давно прошел. Да вообще-то его особо и не было. А теперь она не представляла собой ничего особенного, ей был тридцать один год, и она вела очень тяжелую жизнь из-за постоянной борьбы с раком.
Мэри застонала. О, замечательно. Паника отступила, но теперь она погрязла в жалости к себе. Чувство было липким и отвратительным.
