И тогда Чижиков предложил — дать ему тысяч десять долларов для организации охоты. Остальное — по поимке зверя.
В этом не было нарушения. В контракте стояло: миллион за живого мамонта, и только. И не было причины не дать часть денег вперед, если бы не чувства, охватившие матерого, хитрого Ямиками Тоекуду.
— Но деньги еще не пришли. Их нет.
— А как же охота? Понимаете, ее же надо организовать. Средства… У нас ни сетей, ни клетки. Надо сварить из прутьев клетку. Нужен транспорт. Такая большая платформа, и нужен большой самолет.
— Там есть аэродромы? — деловито спросил Ямиками, — может, будем строить посадочное поле?
— Нет-нет, там все есть. Но все равно нужно вложить. Деньги совсем небольшие, десяти тысяч вполне хватит.
— Но тогда вы могли бы и сами организовать отлов мамонта, ведь нужны самые невеликие деньги. Зачем вам заем? У вас есть смета экспедиции?
— Ну… Смета экспедиции есть.
— Я хотел бы поехать с экспедицией.
— Нет-нет! Места, где водятся мамонты, — моя тайна! Это мой деловой секрет!
— Разве склоны Путорана — такая великая тайна? Все знают, что реликтовые степи там.
Тоекуде показалось или в глазах Чижикова внезапно сверкнуло торжество? Сверкнуло с такой силой, что ему пришлось опустить голову, спрятать засиявшие глаза? И опять же — почему?! Нет, почему?!
— Степи тянутся на сотни километров. Я знаю точное место. Без меня вы будете искать несколько лет и можете все равно не найти. Но нужно, чтобы люди его взяли, поднесли.
— Вы хотите обездвиживать зверя? Шприцы-патроны обойдутся вам дороже!
— Как мы его поймаем, наше дело. Будет вам живой мамонт, только пока надо бы нам дать аванс. Вы же знаете, люди у нас месяцами не получают зарплаты. А посылать нужно сразу группу. Нужно человек тридцать.
— Я справлялся в зоопарках. Нести слона хватит и двадцати человек. Я могу купить им продуктов, оплачу самолет. Такой, как вы скажете: большой, пузатый, чтобы мамонта увез.
— У вас же деньги не пришли!
— Вот скоро придут и куплю. Оплачу всю экспедицию, оборудование, что скажете. Сети там, зарплата, аренда самолета, а за самого зверя — потом.
— Так вы же не знаете местных условий, сколько и кому платить. Я вас могу со всеми познакомить, показать. А самое лучшее, сам все и сделаю. Я же умею, я же устраивал, вы же знаете.
Чижиков решительно не понимал, что чем больше он давил, чем больше обосновывал и приводил доказательств, тем меньше у него было шансов получить деньги. И тем меньше верил ему Тоекуда. Потому что Ямиками реагировал не на логику, не на аргументы и слова, а на эмоции, на состояние. Для того и нужен был дурацкий спор, нужно было тянуть время.
Чижиков сердился. Чижиков потел и суетился, все время двигался, боялся и врал. Почему?! У него не было никакого мамонта? Вроде бы мамонт мог быть. Чижиков боялся, что мамонта возьмут и без него? Возможно, но тогда особенно важно было бы спешить. Чижиков хотел выманить десять тысяч? Но ему же светил миллион! В полном согласии с контрактом, Тоекуда должен был бы расплатиться, как только Чижиков предоставит мамонта!
Нет, Ямиками ничего понять не мог!
— Не будем спорить. Может быть, завтра деньги и придут. Вы же знаете, у банков свои правила, их невозможно торопить.
— Я прошу вас выделить небольшой аванс. Без него экспедиция не сможет выйти в поле.
Голос Чижикова был сух и протокольно-строг. Голос человека, пытавшегося перейти на чисто формальные отношения. Но при этом Чижиков требовал отступления от формальности! Он выкручивал Тоекуде руки, выжимая из него одолжение!
— Я выдам вам аванс, когда придут деньги. Сейчас их нет.
Чижиков знал, что Тоекуда нагло врет. Лицо Чижикова приобрело сизо-свекольный оттенок и самое презрительное выражение. Такое выражение бывает на физиономии советского пролетария, которому подлюга-»антиллихент» не дает рубля на выпивку. У него есть, а он не дает! Жалеет трудящему на опохмелку!
В России иметь деньги и не давать — считается нехорошо. Тот, кто так поступает, и сам знает, что поступает нехорошо. Он очень стесняется такого гадкого поступка и старается изо всех сил его скрывать. А тот, кто уличил в нем другого, имеет полное право обливать негодяя презрением.
Ямиками мило улыбался. В Японии никто не считает, что кто-то должен делиться своими деньгами безо всяких на то оснований. И вовсе неважно, врет собеседник или нет. Неважно, насколько соответствует действительности сказанное, и каждый имеет право говорить все, что ему удобно. Лишь бы стороны пришли к соглашению, достигли бы взаимного понимания и гармонии в отношениях.
Чижиков гармонию нарушал, пытался давить, пытался выкручивать руки.
— До свидания, почтенный и уважаемый господин Чижиков. Звоните сразу, как только поймаете мамонта.
Чижиков улыбался через силу, улыбкой человека, которого посадили на раскаленную плиту, а он, назло врагам, все равно улыбается.
И это было последним основанием для Тоекуды не давать ему ни копейки, ни в коем случае! Не давать по крайней мере до тех пор, пока не получит подтверждения — мамонт есть! И что этот мамонт доступен для Чижикова!
Тоекуда прекрасно помнил и о другом, что, согласно контракту, он должен выложить деньги за мамонта, но ведь никто не мешает ему поискать другого мамонта и купить его еще дешевле.
Около трех часов вечера Тоекуда вышел из камеральной, двинулся к проспекту партизана Лазо. И тут же отделился от вереницы стоявших машин, двинулся за ним синий «жигуль».
Тоекуда реагировал с прытью, часто не предполагаемой в людях науки.
— Свободено?
— Чаво?
— Свободено? Масина ехай годено?
— Годено! Годено! Садись, иностранный дядя, повезем!
И господин Тоекуда произвел непростую вязь действий. Сначала уехал на правый берег Кары, перешел дорогу, пересел на другую машину, вернулся на левый берег. И все время он видел все тот же самый «жигуль», едущий именно за ним.
Ровно в пять часов вечера Ямиками Тоекуда стоял на углу проспекта Вселенной и улицы Яши Кацмана. Проспект изначально назывался Воскресенской улицей, потому что он вел к Воскресенскому собору.
Потом собор, конечно же, взорвали, а проспект переименовали, конечно же, в проспект Сталина. И только в 50-е годы, в борьбе с культом личности, проспект обрел нынешнее название.
А Яша Кацман прославился в 1918 году, когда он с группой товарищей захватил власть в Карске, а через несколько месяцев спер городскую казну и все, что смог выжать из купцов-золотопромышленников, и вместе с подельниками ломанулся на Север на украденном пароходе.
Синий «жигуль» остановился на проспекте Вселенной, у кафе «Бахтар», и из него вылезли двое мордатых, плотных, с ленивыми и наглыми глазами. Вылезли и встали неподалеку. Стояли практически открыто, курили и беседовали, фиксировали Тоекуду буквально уголками глаз.
