«Рад». Слово, будто пепел, забивает мне рот.
– Я, наверное, не так сказала. Какая тут радость, – спохватывается мама. – Я не хотела… не хотела…
Ее глаза полны слез.
– Все нормально. – Я пытаюсь не допустить новых рыданий. – Как ты сказала, так и будет. Мы это сделаем.
– Хорошо. В следующий вторник… Похороны.
Она рассеянно водит рукой по глянцевой поверхности буклета.
– Ты не поверишь, как все дорого. Служащая похоронного бюро сказала, что за Роба нужно заплатить половину, потому что ему всего семнадцать… было семнадцать… А до пяти лет – вообще бесплатно.
Мне нечего сказать. Мамины слова повисают в воздухе. Пока я думаю над ответом, звонит мобильник. Мама испуганно смотрит на меня.
– Мам, это твой, – объясняю я. – Он у тебя в сумке?
– Кто звонит? – спрашивает она, словно я знаю.
– Мама, это твой мобильник.
– Возьми сам. Я… я не могу.
Она достает из сумочки телефон и протягивает мне. Вместо цифр слова «Номер неизвестен». Я нажимаю зеленую кнопку и отвечаю.
Звонит полисменша, с которой я сегодня уже встречался. У меня душа уходит в пятки.
Ее зовут Салли Андервуд. Ее чин – констебль. Она хочет поговорить с мамой, но мама отчаянно мотает головой.
– Извините, сейчас она не может подойти к телефону.
– Но ведь она где-то рядом? Она дома?
– Да.
– Удобно, если мы с коллегой заглянем к вам минут через пятнадцать?
– Да, – отвечаю я.
На самом деле я очень сомневаюсь насчет «удобно». Я ведь даже не посоветовался с мамой. Но интуитивно почувствовал: отвечу «нет», будет еще хуже.
Салли Андервуд отключается.
– Кто звонил? – спрашивает мама.
– Старина Билл[2].
Мама крепко стискивает зубы и выпячивает подбородок.
– Они хотят прийти через пятнадцать минут. Поговорить со мной. Одну из них… женщину… я сегодня уже видел. На улице.
Мама смотрит на стол. Ее рука комкает буклет, где расписаны преимущества тяжелой утраты. Вряд ли мама сознает свои действия.
– Мама, в чем дело? Почему ты не захотела ответить на звонок?
– Однажды они уже позвонили, – тихо объясняет она. – Полиция. Позвонили и сказали, что Роб… попал в беду. Я не успела спросить, что за беда, как в паб кто-то вбежал и сообщил, что он мертв, а тебя повезли в больницу.
– Мама, мне очень жаль. Честное слово, мне очень жаль.
Я сейчас извиняюсь за то, в чем не виноват. Совсем как полисменша Салли.
Пятнадцать минут. Она явится к нам через пятнадцать минут. Я смотрю на пол. Сковородка со сгоревшей фасолью. Угольные ломти хлеба. Обожженные цветы. Расплавленный пластик. Вспоминаю о пустых банках, разбросанных вокруг дивана. Нельзя, чтобы полицейские все это увидели.
– Мам, они же скоро придут. Давай немного приберемся.
Я хватаю сковородку и убираю в шкаф. Сгоревший хлеб выбрасываю в мусорное ведро, собираю цветы.
– Мам, может, ты уберешь пустые банки в гостиной? А я в кухне пол помою. Где ведро?
– Под раковиной, – отвечает она, не двигаясь.
Из шкафчика под мойкой я достаю пластмассовое ведерко, тряпку и бутылку чистящего средства «Флэш».
Ставлю ведерко в мойку, брызгаю в него «Флэшем». Открываю оба крана. Вода с шумом льется в ведерко, шапка пены быстро дорастает до края. Меня охватывает страх. Да что такое со мной? Это всего-навсего вода. Возьми себя в руки!
Бегу в гостиную, быстро собираю пустые банки. Когда возвращаюсь, ведерко почти наполнилось. Банки летят в мусор. Закрываю краны. Мама продолжает сидеть.
– Мам, пожалуйста…
Она смотрит, как я опускаю ведерко на пол и погружаю тряпку в пенистую воду. Вода холодная как лед. Отжимаю тряпку. В голове раздается пронзительный крик. Громкий. Болезненный. Как будто кто-то воткнул мне в ухо вязальную спицу и вытащил ее из другого уха.
Резко встряхиваю головой. Крик смолкает, но легче мне не становится.
Подвигаю ведерко, и вода выплескивается через край. Возле ведерка появляется лужица. Тянусь, чтобы вытереть ее, и чувствую: что-то сдавливает горло. Пытаюсь проглотить подступивший комок, но он поднимается, и вот уже мой рот полон холодной, зловонной жидкости. Распрямляюсь, бросаюсь к мойке и шумно выплевываю. У гадости вкус протухшей воды, глины и ила.
– Черт! – бормочу я, хватая ртом воздух.
– Что…
Мама наконец-то встает. Смотрит на коричневую лужицу возле сливного отверстия мойки. В лужице плавают комки слизи. Мама открывает кран, чтобы смыть дрянь.
– Прополощи рот.
Она говорит резко, но ее рука мягко водит мне между лопатками, двигаясь вверх-вниз. И сразу вспоминаются другие моменты, когда я стоял на коленях перед унитазом, выворачивался наизнанку, а меня ободряюще поглаживали по спине. Но тогда это была не мамина рука, а рука Роба.
Засовываю голову под кран, глотаю чистую воду, полощу рот, сплевываю.
«Я иду за тобой, Си».
Снова голос. Тот же, что и прежде. Совсем рядом.
Я выпрямляюсь.
– Ты слышала? – спрашиваю у мамы.
– Что?
– Голос.
Она непонимающе смотрит на меня.
– Я слышу только шум воды и твои отплевывания. Рот прополоскал?
Во рту еще остается слабый привкус гнили, прячущийся у основания зубов.
– Почти, – отвечаю я и снова засовываю голову под воду.
«Ты меня слышишь, братишка?»
Я смотрю на струящиеся каскады у моего лица и мельком что-то вижу. Островок неподвижности среди текущей воды. Он совсем близко, но я не могу понять, что́ это. Становится тревожно, и в то же время меня тянет к этому островку.
Звонок в дверь возвращает меня к реальности. Я закрываю кран. Мама опять застыла. Похоже, она не знает, как ей быть.
– Я открою, – предлагаю я.
И иду открывать, на ходу вытирая голову посудным полотенцем.
Разговор с полицейскими не клеится. В моей памяти сплошные провалы. В голове мешанина. Я не могу ответить даже на простые вопросы.
– Почему ты пошел на озеро?
– Без понятия.
– А что делал до того, как отправиться на озеро? Расскажи о том дне.
– Не помню.
– Что произошло в воде?
– Без понятия. Помню только… сильный дождь. Ливень. И гром с молнией.
– Когда спасатели тебя нашли, ты был в рубашке и школьных брюках. А Роб – только в плавках. Карл, почему ты купался в одежде?
– Без понятия. Извините. Я в самом деле ничего не помню.
– Карл, я должна задать тебе еще один вопрос. На теле Роба… на нем были ссадины и следы побоев. Ты знаешь, откуда они появились?
Костяшки моего кулака бьют по его голове. Он отодвигается, но тут же набрасывается на меня. Я отбиваюсь руками и ногами, но вода затрудняет и утяжеляет движения. Мне холодно. Очень холодно. Холод высасывает из меня силы. Я подгибаю ноги, стремясь отбиться пятками. Луплю его по чувствительным местам. Он вопит, но мне от него тоже достается.
