— ...Нет сомнений, что их было двое...
У Хэкета по-прежнему стояли перед глазами переходившие дорогу дети.
— ...Как мы знаем из криминальных ответов...
Одному ребенку было года четыре. Четырехлетняя малышка, державшая маму за руку.
— ...Дадим вам знать, как только появится хоть какая-то информация...
— Как может выглядеть мужчина, насилующий четырехлетнюю девочку?
Вопрос застал Спенсера врасплох, и Хэкету пришлось повторить его.
— Вы будете удивлены, — начал детектив, — но чаще всего это мужчины, о которых ничего подобного и не подумаешь. Отцы, похожие на вас... — Сержант осекся, осознав допущенную бестактность. — Извините, — закончил он.
— Каковы шансы на поимку преступников?
— Ну, этим занимаются классные спецы. Мы знаем группу крови убийцы, приблизительный рост, вес и возраст. Так что возьмем его, не беспокойтесь.
Хэкет горько усмехнулся.
— А даже если и поймаете? Дальше-то что? Десять лет тюрьмы? В случае примерного поведения выйдет на волю через пять.
Спенсер покачал головой.
— Этого не будет, мистер Хэкет. Он отправится в тюрьму и отсидит свой срок до конца.
Когда они добрались до Клэпхэма, Хэкет коротко попрощался с детективом, и Спенсер обещал связаться с ним, как только поступит какая-то информация. Еще раз выразив соболезнование, полицейский развернулся и уехал. Хэкет, постояв с минуту на тротуаре, направился к двери дома. Он решил не звонить, чтобы не будить Сью.
Оказалось, что Сью сидит на кухне вместе с их ближайшей соседкой, Хелен Бентин. Женщины — соседка была чуть старше Сью — беседовали за чашкой чая, и Хэкет невольно подумал о том, насколько его жена привлекательнее, несмотря на темные круги под глазами. Когда он вошел, Сью попыталась улыбнуться и даже поднялась, собираясь налить ему чаю.
Однако Хелен, опередив ее, протянула учителю чашку и тут же сообщила, что ей уже пора идти. Дверь за ней вскоре захлопнулась.
— Доктор сказал, тебе надо отдохнуть, Сью, — сказал он, прихлебывая чай и одновременно свободной рукой ослабляя узел галстука.
— Я отдохну, но позже. И я не собираюсь вечно пить эти таблетки...
Он коснулся ладонью ее щеки.
— Ты выглядишь такой усталой.
Сью принужденно улыбнулась.
Хэкет почувствовал, что она хочет что-то у него спросить, он даже знал, что именно. И тем не менее вопрос застал его врасплох.
— Как она выглядела? — спросила Сью.
Хэкет пожал плечами, не зная, что ответить.
— Джон, скажи мне.
— Она выглядела умиротворенной, — солгал он, попытавшись улыбнуться.
— Надо сообщить твоим родителям и моей сестре. Они должны знать, Джон.
— Только не сейчас, — сказал он, погладив ее руку.
— Почему они выбрали нас? — спросила она таким тоном, словно в самом деле ожидала услышать вразумительный ответ. — Почему убили Лизу?
— Сью, я не знаю. И разве ответ на твой вопрос облегчил бы наше горе?
— Но это несправедливо. — В глазах ее стояли слезы. — Мой отец при смерти. Мне и так тяжело — так еще и это! — Она разразилась истерическим смехом, заставившим Хэкета похолодеть. — Видимо, Бог испытывает нашу веру. — Она зашмыгала носом, смахнув со щеки слезинку. — Что ж, если так — он будет разочарован.
Хэкет сжал ее руку.
— Бог — садист! — усмехнулась она, взглянув на мужа. — И я ненавижу его за то, что он позволил сделать с нашей малышкой.
Хэкет поднялся, нежно обнял ее. Какое-то время они стояли обнявшись, Сью тихонько всхлипывала.
— Я так хочу попрощаться с ней, — прошептала она. — Хочу взять ее на руки хоть на секундочку. — Взглянув на мужа, она увидела слезы в его глазах. — Джон, что же нам делать?
Он не знал, что ответить ей.
В голове у него раздался странный звон. Однако, приоткрыв глаза, он понял, что не спит.
Настойчиво звонил телефон.
Хэкет протер глаза и осторожно отодвинул голову Сью от своего плеча. Она приняла две таблетки снотворного и спала уже час или около того. Он тоже ненадолго задремал — напряжение последних часов в конце концов его свалило.
Хэкет побрел в холл, к телефону. Поднял трубку.
— Алло, — прохрипел он, прочищая горло.
— Привет, Джон, это я, Никки. Прости, что звоню тебе домой.
— Что тебе надо? — проговорил он устало.
— Мне необходимо поговорить с тобой. В школе сказали, что тебя не будет несколько дней.
— Да. Это так. А в чем проблема? Ты что, следишь за моими передвижениями? — язвительно поинтересовался Хэкет.
— Джон, что случилось? Ты в порядке?
— Послушай, ты хочешь сообщить мне нечто важное? Если нет, то до свидания.
— Я уже извинилась, что звоню тебе домой, — удивленно проговорила Никки. — Но почему ты так со мной разговариваешь? Твоя жена что, рядом?
— Да, рядом, но не в этом дело. Ты не должна была сюда звонить.
— Мы ведь собирались сегодня встретиться. Я ждала...
Он оборвал ее на полуслове.
— Не звони мне сюда больше, хорошо?
— Я и ужин приготовила...
— Ешь его сама! — рявкнул Хэкет, бросая трубку. Он стоял в прихожей, и в ушах его звенел голос с легким ирландским акцентом.
Не мог же он сказать ей правду...
Из гостиной донесся голос Сью — она звала его. Он поспешил на зов. На пороге оглянулся, словно опасался, что телефон снова зазвонит.
Небо заволокло свинцовыми тучами. Пошел дождь. Тьма, словно чернила по промокательной бумаге, расползалась по небу над Хинкстоном. Порывы ветра бросали из стороны в сторону ледяные потоки дождя.
Боб Такер, уткнувшись подбородком в теплый шарф, заглянул в могилу.
Влажная земля уже покрывала крышку гроба. Но дождь, яростно вымывавший тонкий слой почвы, казалось, вот-вот обнажит полированное дерево. Боб бросил вниз еще несколько комьев земли, затем прикурил сигарету и уже после этого взялся за дело всерьез. Сигарета тотчас размокла, и он сунул окурок в карман плаща. Проклиная погоду, свою судьбу и все, что приходило на ум, Боб продолжал засыпать могилу, прекрасно понимая, что надо пошевеливаться, — дождь, поливавший взрыхленную землю, быстро превратит ее в липкую грязь. Почвы в окрестностях Хинкстона, и без того глинистые и вязкие, во время дождя напоминали окопы Фландрии в 1918 году.
Боб, сделав передышку, выпрямился и тяжело вздохнул, почувствовав, как заныли колени. Да и спина начинала побаливать. Профессиональная болезнь, подумал он. Вот уже двенадцать лет Боб работал могильщиком на хинкстонском кладбище. Это занятие ему нравилось. Боб был человеком необщительным, а работа могильщика прекрасно соответствовала его любви к одиночеству. Он никогда не был женат, но это нисколько его не огорчало. Боб ощущал себя вполне счастливым человеком. В городе у него было несколько друзей, с которыми он иногда пропускал рюмочку-другую, что случалось, когда у него все же возникала нужда в компании. Большую же часть времени Боб проводил в небольшом домике, неподалеку от кладбища. Он получил это жилище вместе с должностью могильщика. Один из сараев на заднем дворе перестроил под мастерскую, в которой предавался своему любимому занятию — вырезал различные фигурки из кусков дерева, подобранных на кладбище. Буйно разросшиеся у могил деревья предоставляли ему массу всевозможного сырья. Из особо толстых и прочных веток он делал трости, которые продавал на хинкстонском рынке. Некоторые из них шли по пятьдесят фунтов каждая, но все же Боба привлекали не столько деньги, сколько само ремесло.
