Эта короткая буря совершенно очистила атмосферу, все вздохнули свободнее, даже мисс Эллен, в присутствии сестры всегда запуганная и немая, теперь стала говорить, а Зенон, дипломатично державшийся в стороне, заговорил с Бэти громче и веселее. Джо, однако, упорно молчал, почти не подымая лица от тарелки, хорошо в то же время зная, как сильно это раздражает отца.
Мистер Бертелет терял терпение, метал на сына суровые взгляды, морщил брови, стучал ножом по тарелке, но, не дождавшись ни слова, первый отозвался своим обычным ироническим тоном:
— Что же это за знаменитость обитает в вашем пансионе?
Джо поглядел на него задумчиво и угрюмо.
— Вот уже две недели, как все газеты пишут о нем.
— Я не читаю газет, — коротко возразил Джо.
— Но ты, конечно, знаешь, о ком я говорю! — начинал закипать старик.
— Старый брамин, Магатма Гуру, — да, живет у нас.
— Судя по газетам, он намерен предпринять в Англии какой-то новый мистический бизнес?
— Могу вас уверить, что он далек от того, что зло называют мистическим бизнесом. Он приехал приглядеться к Европе.
— Ну, и при случае собрать немного наших фунтов.
— У него достаточно своих рупий, а кроме того, деньги в его глазах имеют свою действительную стоимость, то есть нулевую, — добавил Джо с особым ударением.
— Значит, там даром показывают какие-то спиритические чудеса?
— Да нет же, никаких чудес не показывают, и он совсем не спирит.
— А почему же к нему идут толпы паломников, о которых ежедневно пишут?
— Потому, что всегда и всюду найдется стадо бездельников, псевдоученых, падких на сенсацию, вынюхивающих материал для своих экспериментов, назойливых, полагающих, что мир создан затем, чтобы они могли писать о нем вздорные, запутанные и пустые бредни. Он принимает иногда некоторых, и даже случается, что очень охотно с ними разговаривает, часто спорит, но больше только наблюдает и слушает.
— Так это какой-нибудь серьезный ученый?
— Больше чем ученый — мудрец.
— Причем он часто бросает громы проклятий на нас и нашу культуру, — вмешался в разговор Зенон.
— Что? Что? Отрицать нашу культуру? — спрашивал мистер Бертелет, крайне удивленный, не смея верить собственным ушам.
— К сожалению, да. Он осуждает, и, что хуже всего, мы должны согласиться, что он прав.
— Он прав? Не дразните меня! Очень, очень интересно… Вы должны мне рассказать о нем, а то, я вижу, газеты дают ложные сведения.
— Конечно. Ведь из сотни репортеров, может, всего один видел его и говорил с ним. А написать должны были все, потому что весь Лондон интересуется им.
— Вы его лично знаете?
— Джо с ним совсем близок, даже дружен.
— Если можно так назвать отношение человека к абсолюту.
— Ты его так высоко ценишь? — тише спросил старик.
— Восторгаюсь им и преклоняюсь перед его мудростью.
— Дик, чай наверху, пойдемте туда, дети, — командовал старик, пытаясь подняться со стула. Джо подал ему руку, он облокотился на нее и медленно, тяжело пошел, несколько сгорбленный, но все-таки громадный, подобный старому дубу, покрытому седым мхом, но еще крепкому. Лицо его было румяно, тщательно выбрито, челюсти были сильные, почти квадратные, нос сухой и длинный, лоб высокий, прикрытый густой щеткой седых волос, глаза бледно-голубые, словно выцветшие, но живо сверкавшие из-под густых черных бровей. Весь он был теперь какой-то притихший, спокойный и время от времени твердым взглядом охватывал склоненную голову сына.
Бэти побежала вперед; слышно было, как скрипели ступеньки лестницы под ее ногами.
Зенон тоже опередил их, спеша за невестой, и они шли одни, часто отдыхая, потому что больная нога старика не позволяла слишком торопиться.
— Я тебя ждал, — произнес отец с мягким упреком.
— Я не мог раньше, уезжал, — ответил Джо уклончиво.
Старик с сомнением покачал головой, но не возразил. Они снова остановились отдохнуть в сенях под железным фонарем старинной формы, висевшим под потолком, в кругу цветных огней, сливавшихся в одну радугу.
— Что же слышно у тебя в полку? — Это была любимая тема мистера Бертелета.
— Полк переводят в Африку, уже назначен день отправления…
— В Африку, в действующую армию? В Африку? — повторил он изумленно. В нем вдруг родился страх и железными тисками сжал ему сердце; ему стало трудно дышать.
— Я этого боялся, — шепнул он тише. — Да, поедешь, друг мой, служба, обязанность… да, обязанность, — повторил он еще тише. Голос у него охрип и завяз в горле.
— Еще целый месяц отпуска впереди, может быть, что-либо изменится, — успокаивал сын.
— Ничего не изменится, ничего, войне еще далеко до конца. А голодные жерла пушек ждут своего мяса, своей пищи! — Ненависть и презрение зазвучали в его голосе.
— Ждут своей пищи, — повторил старик угрюмо и грустно, как эхо.
Оба замолкли. Джо сейчас решил ничего не говорить отцу об отставке, он не хотел ссориться, не хотел его раздражать; старик был сегодня так добр и мягок, что он боялся испортить ему редкую минуту хорошего настроения; кроме того, он рассчитывал, что известие о назначении его полка на место военных действий значительно смягчит отца. Ведь он уходил не потому, что боялся войны, — в сражениях он бывал уже не раз и знал их достаточно хорошо.
— На верные пули этих мужиков! — шептал про себя старик, когда они входили в большую светлую комнату на втором этаже. Это было что-то вроде зала и библиотеки.
На низком столике перед камином уже хозяйничала Бэти, приготовляя чай. Мистер Бертелет опустился в глубокое кресло, взял чашку и, медленно отпивая из нее, погружался в тяжелую задумчивость.
Вскоре появились и тетки, предшествуемые Диком, который нес подставки для ног. Мисс Долли была, как всегда, чопорна и величественно прекрасна, только еще больше вздыхала, кушая чай, и больше, чем обыкновенно, тайными, осторожными взглядами следила за Бэти. А мисс Эллен, маленькая и тщедушная, как сухой стебель коровяка с последним бледным лепестком на макушке, робко проскользнула за сестрой, со страхом посмотрела на кресло брата; усевшись в углублении между библиотечными шкафами, она тихонько переворачивала пожелтевшие листы библии, понемногу углубляясь в созерцание священных текстов.
Джо прохаживался с чашкой в руках, рассматривая иногда корешки книг, расставленных на полках тесными молчаливыми рядами.
В комнате воцарилась тишина, удивительная тишина воскресного дня, полная миротворящего спокойствия, как бы насыщенная отзвуками храмов, уже пустых и темных, но еще говорящих эхом давно замолкшего пения и рассеявшихся вздохов, тишина, полная и молитвенного настроения, и скуки, и сонливости.
