«На этот раз гостьей Балликейвена оказалась очаровательная Дженни Армитедж, приемная дочь могущественного магната в области производства игрушек Билла Ральстона, который несколько месяцев назад трагически погиб вместе со своей женой, приемной матерью Дженни, в автомобильной катастрофе. Дженни приехала к нам, живет в Балликейвене. Все мы, конечно, с нетерпением будем ожидать результатов встречи Дженни со своей матерью Сарой Армитедж, которая исчезла при таинственных обстоятельствах, когда Дженни было всего несколько месяцев от роду. Дженни полагает, что мать следует искать за городом, где та владеет фермой».
Газета выскользнула из моих дрожащих рук.
— Попейте, Дженни, — услышала я участливый голос миссис Лангтон, донесшийся до меня издалека.
Я оттолкнула руку со стаканом воды.
— Нет, нет, спасибо… Со мной все в порядке.
На самом деле меня всю трясло от негодования.
— Насколько я поняла, Дженни, вы вовсе не хотели рекламировать цель своего приезда к нам.
— Да, вовсе не хотела!
— Не пойму, как это попало в газету… Может, кто-то из Лондона связался с местными журналистами?
— Не знаю.
Я все отличнейшим образом знала. На свете существовал только один человек, кто мог раскрыть мой секрет, и этим человеком был Джеф, которому я доверилась всей душой, всем сердцем. Теперь я ненавидела его. Воистину ненависть — лучшее лекарство от любви.
— Не переживайте вы так, Дженни. У нас здесь не Лондон, и репортеры не станут преследовать вас, поверьте мне.
— Меня волнует вовсе не это. Меня волнует, что будет с ней после этой статьи!
— Вы имеете в виду ту женщину, повидаться с которой вы сюда приехали?
— Я виделась с ней вчера. У нас состоялся разговор, и выяснилось, что она не мать мне.
— В таком случае еще лучше. Ее эта статья никак не заденет.
— Они напечатали имя — Сара Армитедж — и намекнули, что она живет на ферме. Не нужно быть особо проницательным, чтобы догадаться, что я приехала сюда для встречи с Сарой О'Мара. Я думаю, в городе это уже всем ясно. А те, кто успел прочитать заметку, наверняка вспомнили о том, что ее прежняя фамилия — Армитедж!
— Но раз она не мать вам…
— Вы не понимаете! — с отчаянием в голосе воскликнула я. — Я специально делала все, чтобы не бросить на нее тень, чтобы не причинить ей беспокойства!
— Прошу прощения, но я все еще не совсем пони…
— Миссис Лангтон, — перебила я ее. — Уверена, вы знаете о том, что Сара О'Мара у вас в округе пользуется репутацией загадочной женщины. В этом случае — даже если она публично заявит, что не имеет со мной ничего общего, — слухи все равно начнут распространяться! Все равно! В таком малом сообществе, как ваше, это неизбежно. Ей будет это неприятно…
Миссис Лангтон опустилась на краешек моей постели:
— Понимаю. Но все равно вы зря беспокоитесь о ней. О Саре О'Мара у нас всегда ходило множество слухов, однако ни одному из них она до сих пор не придавала значения. Более того, мне кажется, что эта статья ее даже позабавит. Во всяком случае, никак не огорчит и не возмутит, можете быть спокойны.
— Вы ее тоже недолюбливаете, — вырвалось у меня.
— Я ее едва знаю, впрочем, как и все у нас. Так что мне вообще трудно испытывать по отношению к ней какие-либо чувства. Все годы, прожитые здесь, она не показывала себя общительным человеком, наоборот, она будто старается быть как можно менее популярной. Мне кажется, она даже получает от этого какое-то удовольствие.
— Я считаю, что она очень несчастная женщина, миссис Лангтон.
— Очень даже верю, — несколько неприязненно произнесла моя собеседница.
— Полагаю, она заслуживает жалости в свой адрес. У нее в жизни было слишком много трагедий.
— Скажите, Дженни, эта статья причинила вам самой душевную боль?
— Нет. Да и с какой стати? Завтра я все равно уезжаю домой.
Я не смогла сдержать горечи при этих словах. Слишком сильную боль они вызвали.
«О Джеф! — кричала я про себя. — Что ты наделал! Зачем?»
Миссис Лангтон поднялась с моей постели:
— В таком случае вам не о чем беспокоиться, милая. Я уверена, что эта статья не причинит ей вреда, а через день-два о ней вообще забудут.
Я знала, что она думает, будто я из мухи раздуваю слона. Но она просто не была способна понять меня.
— Увидимся за завтраком, Дженни, — сказала миссис Лангтон, ободряюще похлопав меня по руке.
— Джеф дома?
— Он отправился на прогулку верхом. Боюсь, до одиннадцати часов мы его не увидим.
Когда она ушла, я открыла свою сумочку. Фотографии, с которой был напечатан мой снимок в газете, в сумочке не оказалось. Слеза сбежала с ресниц и покатилась по щеке. Я смахнула ее.
В ту минуту я была уверена, что отныне не буду верить людям до конца жизни.
Чтобы представить, как все произошло, не нужно быть пророком. Рейчел, терзаясь подозрениями, стала расспрашивать Джефа обо мне, и он все рассказал ей. Мне хотелось думать, что она обманом вытянула из него информацию, но скорее всего он пошел на это добровольно. Ведь он осмелился запустить руку в мою сумочку, где была фотография. Он вручил Рейчел и снимок, и всю мою печальную историю, а та получила наконец материал поинтереснее местных свадеб, базаров и прочих развлечений.
Все я делала в это утро, как под наркозом. Приняла душ, оделась… Выйти к завтраку оказалось выше моих сил. Я решила позвонить в транспортное агентство и заказать билет на самолет, вылетающий из аэропорта Шаннон.
Когда я спустилась по лестнице на первый этаж, меня позвала одна из официанток:
— А я как раз собиралась подняться в вашу комнату, мисс Армитедж. Звонила миссис О'Мара. Она хочет поговорить с вами.
В ее голосе чувствовалось плохо скрываемое волнение. Я поняла, что она уже просмотрела утреннюю газету и подозревала, что Сара О'Мара и есть та самая женщина, ради которой я сюда приехала.
Пытаясь выглядеть спокойной и даже равнодушной, я подошла к телефонной будке под лестницей, но рука, которой я прижала трубку к уху, дрожала, и я ничем не могла унять эту дрожь, со страхом ожидая услышать с того конца провода поток брани в мой адрес.
— Дженни?
Я с трудом сглотнула, удивленная тем, что меня назвали по имени. Более того, казалось, Сара О'Мара была совсем не рассержена…
— Это вы, миссис О'Мара? — спросила я.
— Не могли бы вы подъехать ко мне? Это очень важно.
Тон, которым она говорила, был мягким, едва ли не извиняющимся. Я ничего не понимала.
— Да, конечно. Не могу выразить вам, как сожалею о том, что моя история просочилась в газеты…
— Ничего, ничего… Когда мне вас ждать?
