«Проходите на задние места в автобусе, – думал Пирсон, с обостренным любопытством рассматривая своих собратьев по десятому часу. – Ладно, нечего жаловаться; через десять лет курящих вообще никуда не будут пускать».
– Сигарету? – спросил Дьюк, словно читая его мысли.
Пирсон посмотрел на часы и принял подарок, прикурив от зажигалки Дьюка – подделки под «ронсон». Он глубоко затянулся, с наслаждением вдыхая дым и получая удовольствие даже от легкого головокружения. Конечно, это опасная привычка, даже смертельная; а как же иначе, если она так овладевает тобой? Просто мир так устроен, вот и все.
– А вы? – спросил он, заметив, что Дьюк прячет пачку в карман.
– Я могу потерпеть, – улыбнулся Дьюк. – Я же затянулся пару раз перед тем, как сесть в такси. И еще выкурил лишнюю за ленчем.
– Вы себя ограничиваете, да?
– Угу. Обычно я себе позволяю за ленчем одну, а сегодня вот принял две. Вы меня сильно напугали, знаете ли.
– Я и сам сильно испугался.
Подошел бармен, и Пирсон поразился, с какой ловкостью тот избегает струйки дыма, вьющейся от его сигареты.
«Не знаю, понимает ли он… Но если бы я выпустил дым ему в лицо, спорю, он перепрыгнул бы через стойку и набил бы мне морду».
– Что желаете, джентльмены?
Дьюк заказал два пива «Сэм Адамс», не спрашивая Пирсона. Когда бармен отошел, Дьюк наклонился к Пирсону и сказал:
– Не наваливайтесь сразу. Сегодня не стоит напиваться. И даже быть на взводе.
Пирсон кивнул и бросил пятерку на стойку, когда бармен принес пиво. Он сделал большой глоток, потом затянулся сигаретой. Некоторые считают, что сигарета особенно вкусна после еды, но Пирсон с ними не был согласен: в глубине души он был уверен, что не яблоко вовлекло Еву в первородный грех, а пиво с сигаретой.
– Так чем вы пользовались? – спросил Дьюк. – Вшитой полоской? Гипнозом? Доброй старой американской силой воли? Судя по вашему виду, вшивали полоску.
Если Дьюк хотел рассмешить его, то это у него не получилось. Пирсон сегодня много думал о курении.
– Да, вшивал, – признался он. – Я носил ее года два после того, как родилась дочка. Я только посмотрел на нее в роддоме и решил бросить. Я считал сумасшествием выкуривать по сорок-пятьдесят сигарет в день, когда мне еще восемнадцать лет отвечать за это юное существо. – «В которое я немедленно влюбился», – хотел добавить он, но решил, что Дьюку и так понятно.
– Не говоря уже о том, как вы привязаны к жене.
– Не говоря уже о жене, – согласился Пирсон.
– Да еще куча братьев, невесток, сборщиков налогов, арендаторов и друзей дома.
Пирсон расхохотался и кивнул:
– Да, именно так.
– Но не так все легко, как кажется, да? Когда четыре часа утра и не можешь уснуть, все это благородство куда-то улетучивается.
Пирсон искривил губы:
– Или когда надо идти наверх и вкалывать на Гросбека, и Кифера, и Фаина, и всех прочих начальников. В первый раз, когда мне пришлось идти туда и воздерживаться от сигареты… Ох, и тяжко было. – Но на какое-то время вы совсем бросили.
Пирсон взглянул на Дьюка, не очень удивившись, что тот и это знает, а потом кивнул:
– Примерно на шесть месяцев. Но про себя я никогда не бросал, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Конечно, понимаю.
– Наконец я снова закурил. Это было в 1992 году, когда появились сообщения, что люди, которые продолжали курить с вшитой полоской, стали умирать от инфаркта. Вы помните это?
– Угу, – ответил Дьюк и хлопнул себя по лбу. – У меня вот здесь огромный файл историй о курильщиках, дорогой мой, в алфавитном порядке. Курение и прогрессивный паралич, курение и кровяное давление, курение и катаракты… Вот так.
– Вот я и сделал выбор, – закончил Пирсон. По его лицу блуждала слабая, растерянная улыбка человека, который знает, что вел себя как идиот, что продолжает вести себя как идиот, но не знает, почему. – Я не мог ни бросить курить, ни удалить подоску. Вот я и…
– Перестал носить полоску! – разом выдохнули оба, а затем разразились таким хохотом, что бармен в зоне для некурящих укоризненно взглянул на них, нахмурился, а затем вновь уставился в телевизор.
– Жизнь – сплошное искушение, не правда ли? – спросил Дьюк, продолжая смеяться, и принялся рыться в кармане своего кремового пиджака. Он остановился, увидев, что Пирсон протягивает ему пачку «Мальборо» с одной выдвинутой сигаретой. Они опять обменялись взглядами – Дьюк удивленным, Пирсон понимающим, и снова дружно рассмеялись. Бармен опять посмотрел на них, на этот раз нахмурившись немного сильнее. Ни один из них не обратил на это внимания. Дьюк взял предложенную сигарету и закурил. Все это заняло не более десяти секунд, но обоим мужчинам этого было достаточно, чтобы стать друзьями. – Я дымил, как паровоз, с пятнадцати лет и до женитьбы в 1991 году, – рассказывал Дьюк. – Матери это не нравилось, но она била довольна, что я хотя бы не курю травку и не торгую ею, как половина пацанов на нашей улице – я говорю о Роксбери-стрит, – так что она не сильно ко мне цеплялась. Мы с Венди провели медовый месяц на Гавайях, и в день возвращения она сделала мне подарок. – Дьюк глубоко затянулся и выпустил из ноздрей две струи дыма, похожие на инверсионный след истребителя. – Она нашла это в одном каталоге. У него было какое-то замысловатое название, но я забыл; я его называл просто «павловской дыбой». Но я страшно любил ее – и люблю сейчас, можете мне поверить, – поэтому старался изо всех сил. Впрочем, оказалось не так плохо, как я представлял. Вы знаете, о каком приспособлении я говорю?
– Разумеется, – ответил Пирсон. – Бибикалка. Заставляет вас подождать, когда вам хочется снова курить. Лизабет – моя жена – включала мне это, когда была беременна. Грохот такой, будто тачка с цементом падает с лесов. Дьюк с улыбкой кивнул и, когда появился бармен, попросил снова наполнить стаканы. Потом повернулся к Пирсону и продолжил:
– Если не считать того, что я пользовался «павловской дыбой» вместо вшитой полоски, все остальное у меня было точно так же, как у вас. Я все сделал, чтобы пробиться туда, где машина играет в какую-то дерьмовую интерпретацию «Хора свободы», но привычка меня не отпустила. Убить ее труднее, чем змею с двумя сердцами. – Бармен принес полные стаканы. В этот раз заплатил Дьюк. Отхлебнув, он сказал: – Мне надо позвонить. Подождите минут пять.
– Ладно, – согласился Пирсон. Осмотревшись, он заметил, что бармен отступил в относительно безопасную зону для некурящих («К 2005 году профсоюзы добьются, чтобы здесь было два бармена, – подумал он, – для курящих и для некурящих») и повернулся к Дьюку. Теперь он понизил голос:
– По-моему, мы собирались поговорить о людях-летучих мышах.
Дьюк приподнял свои темно-каштановые брови и заметил:
– А мы о них и говорим. Не успел Пирсон открыть рот, как Дьюк скрылся в туманных (хотя почти не задымленных) глубинах бара Галлахера, где висели телефоны-автоматы.
Его не было уже минут десять, и Пирсон начал было подумывать, не пойти ли ему поискать своего нового знакомого, как вдруг его внимание привлек экран телевизора: ведущий новостей сообщал, какой фурор произвел вице-президент США. Выступая в Национальной ассоциации образования, он предложил пересмотреть программу государственных субсидий детским садам и закрыть их везде, где возможно.
Включили видеосюжет, снятый в каком-то вашингтонском зале, и когда показали крупным планом вице-президента на трибуне, Пирсон обеими руками вцепился в край стула так, что пальцы вдавились в обивку. Ему вспомнилось то, что он слышал утром: «У них полно приятелей в верхах. Именно верхи их интересуют».
– Мы ничего не имеем против работающих матерей Америки, – говорило чудовище с головой летучей мыши, возвышаясь на трибуне с голубым вице-президентским гербом, – и против нуждающихся бедняков. Тем не менее мы считаем… Рука опустилась Пирсону на плечо, и он закусил губу, чтобы не вскрикнуть. Обернувшись, он увидел Дьюка. Молодой человек явно изменился – глаза его сверкали, на лбу блестели мелкие капельки пота. Он выглядел так, словно только что выиграл крупный приз на скачках.
