— Хорошо, молодец! О, вы такая умная! — воскликнул в восторге Ван Хелсинг и, наклонившись, поцеловал ей руку. И тут же, как коллега коллеге, будто мы консультировали больного, бросил мне: — Пульс только семьдесят два, и это при таком волнении! Похоже, надежда есть… — И, вновь повернувшись к ней, нетерпеливо подбодрил: — Но продолжайте. Продолжайте! Вы можете сказать больше. Не бойтесь, Джон и я знаем. По крайней мере я. И если вы правы, я скажу вам об этом. Говорите смелее!
— Попытаюсь, но вы простите меня, если я покажусь вам слишком эгоцентричной.
— Ну конечно! Не бойтесь, вы и должны быть эгоцентричной, ведь о вас-то мы прежде всего и думаем.
— Как и всякий преступник, граф себялюбив, и поскольку ум его ограничен, а поступки эгоистичны, он сосредоточен на одной цели. И на пути к ней не знает ни жалости, ни пощады. Когда-то он бежал, бросив войска на растерзание врагу, так же и теперь: главное для него — спастись любой ценой. Его патологический эгоизм освобождает мою душу от ужасной власти, которую он приобрел надо мной в ту кошмарную ночь. Я чувствовала ее! О, как я ее чувствовала! Благодарю Господа за Его великое милосердие! Впервые после той ужасной ночи душа моя свободна; меня мучает лишь страх, что во сне или в трансе он может выведать у меня ваши планы.
Тут профессор встал и сказал:
— Граф уже их у вас выведал, в результате мы сидим в Варне, а он провел корабль через туман в Галац, где, несомненно, рассчитывает ускользнуть от нас. Но его детского ума хватило лишь на это, дальше он не пошел; и вполне возможно, по Божьему провидению, то, на что злодей возлагал свои надежды, как раз и подведет его. Не рой другому яму, как говорится. Именно теперь, когда он уверен, что обвел нас вокруг пальца, сбил с толку и опередил, его умишко будет спокоен. Отказавшись от вас как от источника информации, граф думает, что перекрыл канал сведений и нам. Вот тут-то он и ошибается! Чудовищное крещенье его кровью дает вам возможность мысленно являться к нему, что вы и делали в краткие периоды своей свободы на восходе и заходе солнца. Вот только являлись вы к нему по моей, а не по его воле, эту свою способность вы получили от него ценой ваших страданий. Теперь эта способность особенно ценна, так как графу о ней ничего не известно. В отличие от него мы не самолюбивы и верим, что Господь не оставил нас в эти страшные часы. Мы будем преследовать графа и не дрогнем, какая бы опасность нам ни угрожала. Друг Джон, вы должны все записать, и когда остальные вернутся, дайте им прочитать.
В ожидании их возвращения я все записал, а миссис Гаркер перепечатала на машинке.
29 октября. Запись сделана в поезде из Варны в Галац. Вчера вечером перед заходом солнца мы вновь собрались все вместе. Поручения все выполнены, и мы готовы к путешествию и нашей миссии. Как всегда, Ван Хелсинг начал сеанс гипноза, проводя его на этот раз более тщательно и с большей затратой энергии. Обычно миссис Гаркер отвечала на вопросы мгновенно, теперь же профессору пришлось несколько раз четко формулировать их, прежде чем последовал наконец ответ:
— Ничего не вижу, стоим на месте, шума волн нет, лишь мягкое журчание воды, рассекаемой тросом. Слышу близкие и далекие голоса людей, скрипят весла в уключинах. Где-то выстрелили из ружья, далеко отозвалось эхо. Над головой — топот ног, похоже, волокут какие-то канаты и цепи. Что это? Слабый свет. Чувствую дуновение ветерка…
Тут она замолчала. Резко вскочив с дивана, на котором лежала, подняла руки ладонями вверх, как будто поддерживая какую-то тяжесть. Мы с Ван Хелсингом обменялись понимающими взглядами. Квинси, слегка приподняв брови, внимательно смотрел на нее. Гаркер инстинктивно сжал рукоятку гуркхского кинжала. Наступило продолжительное молчание. Мы поняли, что больше она ничего не скажет, да и бессмысленно было что-то добавлять. Вдруг миссис Гаркер села, открыла глаза, мило и просто сказала:
— Не хотите ли выпить чаю? Вы все, наверное, так устали!
Мы готовы были на все, чтобы сделать ей приятное, тем более — выпить чаю. Она быстро вышла из комнаты, чтобы распорядиться насчет чая.
— Поняли, друзья мои? Граф собирается на берег. Свой ящик он покинул. Но ему не так-то просто перебраться на сушу. Ночью он еще может где-нибудь спрятаться, но, только если его перенесут на берег или корабль причалит, ему удастся покинуть борт. Впрочем, вампир способен — но только ночью — изменить облик и перелететь или выпрыгнуть на берег, как он сделал это в Уитби. Но если день наступит прежде, чем судно пришвартуется, он останется на борту. Днем же, когда ящик будут выносить, таможенные чиновники могут обнаружить его содержимое. Короче, если граф не выберется на берег сегодня ночью до рассвета, весь завтрашний день для него пропадет. Тогда у нас есть шанс успеть и захватить его в ящике — ведь, опасаясь, что его узнают, вампир едва ли решится разгуливать днем.
Ничего не оставалось, как терпеливо ждать рассвета в надежде на то, что скажет миссис Гаркер.
Рано утром мы вновь, затаив дыхание, следили за сеансом гипноза. На этот раз внушение не действовало еще дольше, когда же транс наступил, времени до восхода оставалось так мало, что мы были уже на грани отчаяния. Ван Хелсинг старался как мог; наконец, повинуясь его воле, миссис Гаркер заговорила:
— Всюду мрак. Слышу плеск воды на одном уровне со мной и скрип, как будто дерева.
Она замолчала. Взошло солнце, придется ждать вечера.
И вот мы на пути в Галац, сгораем от нетерпения. По расписанию мы должны быть на месте между двумя и тремя часами утра, но уже в Бухарест поезд пришел с трехчасовым опозданием, скорее всего, в Галаце будем лишь после восхода солнца. Так что возможны еще два сеанса гипноза с миссис Гаркер.
Позднее. Солнце зашло. К счастью, мы смогли провести сеанс; будь мы на станции, нам не удалось бы обеспечить необходимые уединение и спокойствие. Миссис Гаркер еще труднее поддалась гипнозу. Боюсь, ее способность передавать ощущения графа исчезнет как раз тогда, когда мы более всего будем в этом нуждаться. До сих пор в состоянии транса она ограничивалась констатацией самых простых ощущений, а теперь, мне кажется, начинает работать ее собственная фантазия. Это может ввести нас в заблуждение. Слова ее были загадочными:
— Что-то выходит. Прошло мимо меня, как холодный ветер. Слышу вдали какие-то беспорядочные звуки — кажется, люди говорят на непонятных языках; сильный шум воды, вой волков…
Миссис Гаркер замолчала, по ее телу вдруг пробежала дрожь, которая усиливалась до тех пор, пока бедную женщину не стало трясти, как в падучей. Несмотря на все старания профессора, больше она на вопросы не отвечала. Очнулась измученной, усталой, апатичной, ничего не помнила, но ее живо интересовало, что она говорила. Когда ей пересказали, она погрузилась в глубокое раздумье.
